там он спросил – не потому ли Фиона меня бросила, что я влюблен в Дженни.

– Жесть… – Ричи скривился. – Неловко вышло.

– Он был очень расстроен. И я тоже.

– Пэт был сдержанным парнем, да? – спросил я. – На его месте я бы вышиб тебе зубы.

– Я ждал, что он так и сделает, и, в общем-то, не возражал. Думал, что заслужил это. Но Пэт никогда не выходит из себя. Никогда. Он просто сказал: “Я знаю, она многим парням нравится. Это не проблема – если они держатся от нее подальше, – но ты… Блин, братишка, насчет тебя я никогда не волновался”.

– И что ты ему сказал?

– То же, что и вам. Что скорее умру, чем встану между ними. Что я ни за что не признаюсь ни в чем Дженни. Что я хочу только одного – найти себе другую девушку, чтобы мы стали такими же, как они, чтобы я забыл обо всем.

Судя по отзвуку былой страсти в его голосе, он говорил правду – от первого до последнего слова. Я поднял бровь:

– И все так легко обошлось? Серьезно?

– Несколько часов мы бродили по пляжу, разговаривали. Но по сути – да.

– И Пэт тебе поверил?

– Он знал меня. Я говорил правду. И он мне поверил.

– А потом?

– Потом мы пошли в паб, напились и потащились домой, поддерживая друг друга, чтобы не упасть. Несли фигню, которую все парни говорят по пьяни.

Я люблю тебя, дружище, – не по-пидорски, а как брата, и ты это знаешь, я для тебя что угодно сделаю… Во мне снова вспыхнул настойчивый огонек тревоги.

– И все снова стало в шоколаде, – сказал я.

– Да. Да, черт побери. Через несколько лет я стал шафером Пэта. Я крестный Эммы. Если не верите, проверьте по документам. По-вашему, Пэт выбрал бы меня, если бы думал, что я пытаюсь отбить у него жену?

– Приятель, люди еще и не так чудят, иначе мы с напарником остались бы без работы. Впрочем, поверю тебе на слово: вы снова лучшие друзья, братья по оружию и все такое. А потом, несколько лет назад, дружба накрылась медным тазом. Мы бы хотели послушать твою версию того, что произошло.

– Кто это сказал?

Я ухмыльнулся:

– Дружище, ты становишься предсказуемым. Во-первых, вопросы задаем мы. Во-вторых, мы не раскрываем наши источники. И в-третьих, помимо всех остальных, это сказал ты сам. Если бы ты по-прежнему дружил со Спейнами, тебе не пришлось бы морозить яйца на стройплощадке, чтобы узнать, как они поживают.

– Это все хренов Оушен-Вью. Лучше бы они вообще про него не слышали, – сказал Конор, помолчав. В его голосе появились новые, жесткие нотки. – Я сразу все понял. С самого начала. Года три назад, вскоре после рождения Джека, я поехал на ужин к Пэту и Дженни. Они тогда снимали домик в Инчикоре[25], в десяти минутах от меня, и я постоянно у них гостил. Не успел я порог переступить, а они уже тычут мне в нос эту брошюру с домами: “Смотри! Посмотри на это! Утром мы внесли первый взнос; мама Дженни приглядела за детьми, чтобы мы могли заночевать перед офисом риелтора. Мы были десятыми в очереди, получили именно то, что хотели!” Они мечтали купить дом еще с тех пор, как обручились, так что я был готов порадоваться за них, да? Но тут я смотрю на брошюру, а это реклама какого-то поселка под названием Брайанстаун. Никогда про такой не слышал. Судя по названию, захолустная дыра, названная застройщиком, заигравшимся в императора, в честь себя или сына. И там написано что-то вроде “Всего сорок минут от Дублина”, а я смотрю на карту и вижу – ага, сорок минут, но только если на вертолете.

– Далековато от Инчикора. Никаких больше ужинов каждые пару дней.

– Да не в этом дело. Они могли найти себе дом хоть в Голуэе, и я бы за них порадовался – главное, чтобы они сами были счастливы.

– А они и думали, что будут там счастливы.

– Не было никакого “там”. Пригляделся я к этой брошюре – а это не дома, а модели. Я их спрашиваю: “Поселок-то вообще построен?” – и Пэт отвечает: “Будет построен, когда мы переедем”.

Конор покачал головой, опустив уголок рта. Что-то изменилось. Брокен-Харбор ворвался в разговор, словно ураганный порыв ветра, и заставил нас всех напрячься. Ричи оставил в покое пакетик с сахаром.

– Поставили на кон годы жизни ради клочка поля в глуши.

– Ну, значит, они были оптимистами. Это хорошо, – сказал я.

– Да? Оптимизм – это одно, а безумие – совсем другое.

– А тебе не приходило в голову, что они достаточно взрослые и могут сами принимать решения?

– Да, и поэтому я не стал разевать пасть. Сказал: “Поздравляю, счастлив за вас, скорее бы увидеть ваш дом”. Кивал и улыбался, когда они поднимали эту тему, когда Дженни показывала мне образцы ткани для занавесок, когда Эмма нарисовала свою будущую комнату. Я хотел, чтобы дом оказался замечательным. Я молился о том, чтобы их мечта сбылась.

– Но этого не произошло.

– Когда дом был достроен, они привезли меня на него посмотреть. В воскресенье, за день до подписания окончательного договора. Два года назад – даже немного больше, потому что это было летом. Погода была жаркая и душная, облачная, и облака так и давили на голову. Место было… – Конор издал мрачный звук – возможно, рассмеялся. – Да вы сами видели. Тогда оно выглядело получше – сорняки еще не полезли, стройка кругом продолжалась, так что, по крайней мере, поселок не походил на кладбище, но все равно не казался местом, где кто-то захочет жить. Мы вышли из машины, и Дженни говорит: “Смотри, отсюда видно море! Роскошно, правда?” Я говорю: “Ага, отличный вид”, но я соврал. Вода выглядела грязной, маслянистой, с моря должен был дуть освежающий ветерок, но даже сам воздух казался мертвым. Дом выглядел мило – если вам нравится Степфорд, – однако прямо через дорогу был пустырь и стоял бульдозер. Гребаный кошмар. Мне хотелось развернуться и бежать оттуда без оглядки – и утащить Пэта и Дженни с собой.

– Ну а сами они что? – спросил Ричи. – Они были довольны?

Конор пожал плечами:

– Похоже на то. Дженни говорит: “Стройка через дорогу закончится всего через пару месяцев”. Мне так совсем не показалось, но я промолчал. Она продолжает: “Здесь будет так чудесно! В банке нам дают сто десять процентов от нужной суммы, чтобы хватило на отделку и мебель. Я подумываю оформить спальню в морском стиле, как тебе идея?” Я говорю: “А не лучше ли взять сто процентов, а