Жозеф Фуше представить подобное не мог. Он уже давно привык верить лишь своим глазам, ушам и нюху. Поэтому сейчас просто молчал. Он понял, что Хозяина понесло. Возражать было бы глупо. Наполеон ошибался, и в этом не было никаких сомнений. Его выдумки превратились в уверенность. Лишь бы эта ошибка не оказалась роковой…

Более Фуше не проронил ни слова. Чем дольше он слушал Хозяина, тем больше убеждался в своей правоте: Империя на пороге большой катастрофы. Как муха, кружащаяся над сладкой патокой, не догадывается, что в липком деликатесе ее ждет погибель, так и Бонапарт, уверенный в своей скорой победе над русскими, был изначально обречен. И горящие глаза Хозяина во время разговора это полностью подтверждали. Самоубийцу может остановить только веревка. В этом и заключается истина. Ну а Фуше оставалось всего лишь помалкивать. Тем более что гибель Империи, размышлял про себя экс-министр, отнюдь не станет гибелью лично для него, Жозефа Фуше. Если, конечно, к такому исходу хорошенько приготовиться…

Впрочем, Фуше лукавил сам с собой: он тоже изменился. Как ни странно, вместе с Жанетт рухнул последний оплот его добродетели, исчез стальной стержень, поддерживающий в нем угольки совести, чести и моральной порядочности. Паук превратился в лишенную каких-либо чувств человеконенавистническую машину, главной целью которой стала исключительно нажива любой ценой. Отныне это был Некто, лишенный всего людского…

* * *

Все пошло не так еще до начала кампании. Самый больной удар, как известно, наносят ближайшие друзья. Бернадот, этот паршивый гасконец, которому был пожалован маршальский жезл, предал одним из первых. Давать много и сразу тому, кто еще вчера был придорожной пылью, слишком опрометчиво. Самозванцы не терзаются муками неоплаченной благодарности; для них важнее предать забвению тех, кто, вытащив их из пыли, вознес до заоблачных высот. Именно так случилось и с Бернадотом, которому маршальский жезл показался слишком легковесным. Это за его-то многолетнюю преданность?! Даже титул князя Понтекорво гасконец посчитал для себя как подачку. Хотелось чего-то большего – например… короны. Конечно, не французской, но желательно потяжелее, европейской. Главное, не упустить подвернувшегося случая…

И такой случай подвернулся. Фортуна благосклонно взглянула на маршала в тот самый день, когда он женился на Дезире Клари. Да-да, на бывшей возлюбленной Бонапарта, перед которой Наполеон всегда чувствовал себя чуточку виноватым. Поэтому подарок мужу Клари в виде шведской наследной короны оказался неплохим искуплением старой вины. Хотя со стороны Императора это напоминало своего рода «ход конем»: в лице преданного маршала он надеялся обрести в Скандинавии «карманного» монарха.

Но Бернадот на поверку оказался алчным и не в меру тщеславным. Этим и воспользовался русский царь Александр, задумавший собственную игру. Дело в том, что сам Бернадот и все шведы всегда мечтали о Финляндии – лакомом кусочке лесов и озер. Но об этом же мечтала и Россия. В 1809 году в результате Русско-шведской войны Финляндия отошла к России. А вот Норвегия… К чему русским тысячи километров извилистых фьордов? Скалистые фьорды – не финские леса; вот пусть шведы их и забирают. Не все ли равно – Швеция и Норвегия, или просто одна Швеция с Норвегией внутри… Зато всегда проще договориться с одним монархом, чем с двумя – и это уже большая политика! Шведский король Бернадот от перспективы увеличить границы своего государства за счет другого очень даже вдохновился. В Петербург полетели письма с заверениями в самых искренних дружеских чувствах и словами преданности.

«Выгоды шведского народа, над которым Бернадот был призван царствовать, внушили ему такую решимость, и эти выгоды оспаривать нельзя, – оправдывал шведского короля Луи-Антуан де Бурьенн. – Он был швед, и ничего больше; нет никакой с его стороны неблагодарности, а к тому же… Бернадот был совсем в другом положении, как короли, созданные Бонапартом, потому что Император, по крайней мере, был чужд в возведении его в наследные принцы. Только невежество и недобросовестность могут называть безумными… правила, которыми он следовал. Он бы… сделал большую политическую ошибку и вместе с тем величайшую глупость, если бы поступил иначе. Чтобы по-надлежащему судить о делах человека, надобно поставить себя на его место… в его положение и спросить самого себя, что бы мы сделали».

Таким образом, первый раунд кампании был выигран еще накануне ее начала. Бернадот не только не поддержал Бонапарта, но превратился для последнего в некую темную лошадку, которая в последний момент была способна лягнуть в спину. И это первое. Во-вторых, в середине мая 1812 года в Бухаресте был подписан мирный договор между Россией и Турцией. В результате предполагаемый южный союзник также оказался вне игры.

Бурьенн: «С самого 1811 года Наполеон желал и предвидел войну с Россией. Только две державы на твердой земле в это время не были увлечены в вихре планеты Наполеоновой: Швеция и Турция… И хотя Турция находилась тогда в войне с Россией, но султан не был уже более… покорен влиянию Франции… Наполеон, ослепленный своим величием, был точно как будто ошеломлен…»

В конечном счете, начиная военную кампанию против России, Наполеону приходилось надеяться только на своих вассалов. Ну а Понятовский с преданной ему шляхтой должен постараться: пусть его хваленые уланы покажут, на что способны в битве с москалями. Хотите независимости и могущества «от можа до можа» – сражайтесь! Свобода заслуживается только в боях…

Посланный из Дрездена в Вильно, где находился русский император[150], адъютант Наполеона генерал Нарбонн с миссией справился отменно: его «мирные» предложения на какое-то время отвлекли русских от пристального наблюдения за передвижениями французов за Неманом, дав тем самым возможность французской армии хорошенько рассредоточиться. Кроме того, посланник Наполеона был не только принят Александром, но даже посетил несколько военных смотров, а по возвращении в ставку представил обширный доклад о состоянии русских войск и крепостей.

И все же французы явно недооценили потенциального противника: миссия Нарбонна оказалась секретом полишинеля. Александр уже знал о приближении к границам французов, как понимал и то, что войне быть.

Русский император вел себя с посланцем Бонапарта сдержанно. Главное, считал он, не дать повода, чтобы французы подумали, будто русские намереваются выторговывать мир. Александр встречался с гостем в течение двух дней, причем даже отобедал с ним. Однако уже на третий день к Нарбонну с прощальными визитами заспешили представители ближайшего окружения царя, давая понять, что пора готовиться к отъезду. Потом «на дорожку» принесли вино и еду; а ближе к вечеру объявили, что лошади готовы, не забыв при этом напомнить о времени