– Тамарочка, – он ласково обхватил её за плечи.

– Здравствуй, Аркадий, – Тамара огладила по-прежнему густую шевелюру, уже совершенно сивую.

– Что ж поделаешь? – Комков, в свою очередь, провёл рукой по её, седым у корней, волосам. Обратился к сопровождающим. – Кофе нам. И меня ни для кого нет. Если только для министра.

…Они всё говорили и говорили, чем-то делясь, на что-то жалуясь, а скорее, впитывая знакомые, возвращающие в прошлое звуки.

Спустя время заглянула секретарша. Взглядом извинилась перед Земской.

– Аркадий Иванович, как раз министр. Просил перенабрать.

Комков усмехнулся. Поднялся, подняв гостью:

– Думаешь, по делу звонит? Намекает. Донесли доброхоты, что обнаружились признаки деменции.

Секретарша всплеснула руками:

– Аркадий Иванович! О чем вы? Молодым бы такую деменцию. Чешут языками. Уж кому-кому…

– Оставь, пожалуйста! – отмахнулся Комков. Подвёл гостью под локоток к окну, за которым разбегались цеха, производства, дымили трубы.

– А славную всё-таки мы с Толиком жизнь прожили.

– Тьфу на тебя, Аркадий! Он прожил, а ты – живи себе за двоих, – притворно возмутилась Тамара. Благодарно потёрлась носиком. Комков прижал ее плотнее.

– А то, с чем пришла, оставь беспокоиться. Сделаю. Что-что, а это пока ещё в наших силах. В пределах деменции, – он горько подмигнул.

Когда Тамара вышла из кабинета, в «предбаннике» толпилось с десяток человек, добивавшихся директорского приёма. У всех было что-то срочное и неотложное.

Результат ревизии огорошил: приписки объема выполненных работ составили заоблачную цифру 260 тысяч рублей. Был заготовлен приказ об увольнении и передаче материалов для возбуждения уголовного дела. Ждали выхода на работу Комкова, – последние две недели лежал в обкомовской больнице с обострением язвы желудка.

В один из вечеров в кабинет Главного инженера Граневича ворвался Башлыков. Накануне он вернулся из поездки по смежникам. Оська понимал, что разговор меж ними состоится. Ждал, что объяснение будет непростым. Башлыков станет напирать на привходящие обстоятельства, настаивать на смягчении формулировок приказа. Может, начнёт уговаривать не давать ход уголовному делу. И готовился не поддаваться на уговоры. Всё вышло совсем не так.

– Для чего подлянку за моей спиной замутил?! – выкрикнул Семён.

Граневич даже не сразу понял, что именно так возмутило Башлыкова.

– Для чего, спрашиваю, хай поднял? Где я тебе дорогу перешёл?!

– В ОКСе вскрыты огромные приписки, – напомнил Оська. – Весь комбинат судачит. А Вам, выходит, не доложили?

Несмотря на высокую должность, Оська предпочитал со старшими держаться на «вы», даже если самому ему тыкали.

– Доложили – не доложили! Кого гнобит чужое горе!? – не утихал Башлыков. Обычно весело-насмешливый, он был вне себя. – Тебя-то это каким боком задело?

Оська начал приглядываться с интересом.

– Вообще-то вы обворовываете комбинат, – хмыкнул он.

– Но не тебя же! – Башлыков рассвирепел. – Это моя зона! Моя ответственность. Вы-то с Фрайерманом тут при чём?! Жаба взяла, что не поделился? Так скажи, – решу! Чего ж – намёками?

Оська тихо засмеялся, – ему ещё и приходилось оправдываться.

– Семён Захарович! Вы выявленную сумму помните? Хищение в особо крупных размерах – расстрельная статья – свыше 10 тысяч рублей. А у Вас получается, – двадцать шесть расстрелов.

– Патронов не хватит! – огрызнулся Башлыков.

Оська перестал улыбаться. Нахмурился.

– По возвращении гендиректора материалы по Вашим припискам будут переданы в ОБХСС. Надеюсь, Вас вместе со всей Вашей артелью арестуют и пройдёт показательный процесс, – он сбился, взволнованный. – Чтоб не засоряли…

– Теперь понял, – перебил Башлыков. – Правду говорят, где два еврея, там склока. И что вы за нация такая? Если другому хорошо, так вам сразу не по себе. Фрайерман, тот просто дурак. А вот чего ты добиваешься, не возьму в толк. Только рано ты похороны затеял. Мы здесь вдвоём. Потому знай: я не один в этом интересе. И ответка на твою подлянку прилетит!

Он вышел, хлопнув дверью. Граневич остался в лёгкой оторопи. Башлыков ни в малой степени не считал нужным объясняться. В кабинет к Главному инженеру он пришёл не оправдываться, а отстаивать своё право безнаказанно воровать.

Комкова на месте по-прежнему не было. Поговаривали, что на работу уже не выйдет. Исполняющий обязанности Горошко вновь улетел в Италию.

Время меж тем шло. Участились пересуды внутри комбината. Заговорили о связях Башлыкова, делающих его якобы неприкасаемым. Терпеть безнаказанность бесконечно, по мнению Оськи, было недопустимо. Граневич сам подписал письмо от имени комбината и вместе с Фрайерманом подъехал к начальнику ОБХСС области. Тридцатипятилетний подполковник, недавно с повышением назначенный на должность, встретил комбинатовских визитёров приветливо. Принял пакет документов. Полистал.

– Изрядно поработано, – констатировал он. – Мне бы в штат таких ревизоров. Надумаете увольнять, предупредите. Тут же возьму… А это оставьте, конечно. Поручу, чтоб тщательно…

Он поколебался:

– Но было бы лучше, если б провели коллективным решением. Что-нибудь через профсоюз. Типа постановили – осудили. Чтоб не органы как запруда для перестройки. А сам трудовой коллектив инициировал.

– Вам-то чем лучше?! – вскипел Фрайерман. – Кто ни подпиши, хищение налицо.

– Да, да, конечно. Но всё-таки глас, как говорится, народа… В свете последних веяний…

Фрайерман с Граневичем вышли из дверей УВД на площадь Мира. Остановились закурить возле постового милиционера.

– Ты что-нибудь понимаешь? – поинтересовался Борис. – Мы ему крупнейшее хищение подносим, а он отбивается. Сумма такая, что – посади и беги за орденом. Даже раскрывать не надо. Всё на блюдечке с каёмочкой. А вижу, не побежит.

Оська озадаченно кивнул.

– Да, похоже, обогнали нас. Ему уж всё объяснили. И так объяснили, что ввязываться почему-то боится, – согласился он.

– О времена! О нравы! – Фрайерман патетически воздел руки к небесам.

По возвращении на комбинат Граневич, не заходя в свой кабинет, прошел в партком. Павлюченок был в одиночестве. Высунув от напряжения язык, работал с документацией. Физиономия Павлюченка при виде приятеля скукожилась, будто куснул лимон. С чем пришёл, понял сразу.

– Не путай ты меня, – попросил он. – Сонька, какая-никакая, а жена. Хоть и разбежались, и разные теперь карманы, но для других – вроде, как семейственность. Сам должен понимать, что я в двойственном положении.

– Да ты, сколько тебя знаю, всё время в двойственном положении. В смысле – раком, – в сердцах бухнул Оська.

– Ну, ты тоже не очень-то себе позволяй! – огрызнулся Павлюченок. Но Граневич уж вышел.

Котька вздохнул, запер дверь, махнул очередной стопарик водки и вернулся к прежнему занятию – систематизации наглядной агитации. Перебирал. Умелой рукой чертёжника пририсовывал виньетки на заголовки. Это успокаивало.

Граневич с нетерпением ждал возвращения Горошко.

Наконец, тот приехал. Сам зашёл к Главному инженеру. Поджарый. В лощеном итальянском «прикиде». С новым контрактом.

– Насчёт Башлыкова доложили, – опередил он Оську. – Сразу по приезде составил разговор. Все деньги приказал в течение недели вернуть в кассу.

– И вернёт?

– Без всякого сомнения!

В это как раз Оська поверил, – наворовал достаточно, с лихвой. Попался – почему не вернуть от греха, раз уж всплыло на поверхность? Ясно, что не единственные.

– Что дальше? – уточнил он.

Горошко урезонивающе покачал головой:

– Остынь, Осип. Уж больно ты кровожаден стал. Чуть кто споткнулся, сразу на нары норовишь наладить. Знаю, что уж в ОБХСС через мою