конница, чтобы произвести свое обычное нападение на русский лагерь. Произошла стычка с казаками, дворянской конницей и пехотой. Перевес, по свидетельству Гордона, остался за неприятелем. Как вдруг в полдень турки из Азова стали, махая шапками и преклоняя знамена, делать знаки, что желают вступить в переговоры о сдаче города, и прислали парламентером знатного турка Мустафу с письмом. Ссылаясь на обещание Шеина от 29 июня, турки предлагали сдать город с условием, чтобы им была предоставлена свобода выйти с женами, детьми и имуществом, какое можно было захватить, и просили, в случае принятия этого условия, повозок или лодок, чтобы отвезти их за реку Кагальник в лагерь, где стояла их конница. Шеин остался верен своему обещанию, согласился выпустить гарнизон с легким оружием и жителей, но предъявил одно непременное требование: выдать «немчина Якушку», т. е. голландца Якова Янсена, бывшего на русской службе в прошлом походе, перебежавшего тогда к туркам и давшего им существенные указания на положение дел в русском лагере. Его считали виновником неудач прошлого года. Турки некоторое время отказывались принять это условие, так как перебежчик уже «обусурманился», перешел в магометанскую веру и записан был в янычары; но, наконец, уступили и выдали Якушку. Турки обязались также вернуть всех пленных и укрывавшихся в Азове «охреян», раскольников, за исключением тех, которые приняли мусульманство. В этих переговорах прошел день 18 июля[575].

19 июля, в 5 часов утра, начался выход турок из города к лодкам, подведенным к берегу ниже города. Сдавшиеся проходили между двумя шеренгами восьми русских выстроенных полков; шли в беспорядке, как кто успел. Некоторые, сообщает Гордон, сели в суда в самом городе, чего не имели права делать; «но мы, — прибавляет он, — рады были их выпустить и на мелкие нарушения смотрели сквозь пальцы»[576]. Едва только турки стали покидать город, как в нем показались уже украинские казаки, начавшие грабеж. Заметив это и увидев, что грабежу нельзя воспрепятствовать, Гордон отрядил караул из 100 солдат для охраны турецкого бея и других начальников с 16 знаменами и приказал проводить их к боярину Шеину, который был на коне вблизи от лодок. Передав знамена с преклонением их под ноги боярского коня[577], турецкие офицеры сели в лодки и поплыли вниз по реке. «Наши галеры, — пишет далее Гордон, — были выстроены в порядке на якорях, и лодки были пропущены мимо них по узкому проходу при залпах из крупного и мелкого оружия. В этом было несколько тщеславия для нас и слишком много чести для тех». Лодки довезли турок до реки Кагальника, где встретила их конница. На следующий день они переправились на стоявший под Азовом флот турначи-паши, который и отошел с ними в пределы Турции. Часть конницы, стоявшей за рекой Кагальником, разбежалась. Десять полков получили приказ занять город. «Когда мы вступили во владение городом, — пишет Гордон, — солдаты были заняты тем, что отыскивали и отрывали предметы, спрятанные турками; они нашли значительное количество посуды и одежды, однако все незначительной цены». Позже изменник Якушка показал, что значительный клад в деньгах и платье скрыт в своде, или в пещере, под землей. Были посланы люди его откопать. Пещера была найдена, но в ней ничего не оказалось[578].

Город представлял картину полного разрушения. «Я отправился, — заканчивает свой рассказ Гордон, — посмотреть христианскую церковь и две мечети, которые оказались разрушенными бомбами. Booбще весь город представлял груду мусора. Целыми не осталось в нем ни одного дома, ни одной хижины.

Турки помещались в хижинах или пещерах, которые находились под валом или около него». «Впрочем же, — пишет упомянутый выше переводчик Вульф, — сей город — ныне пустое место, и так бомбами разорили, что такий зрак имеет, будто за несколько сот лет запустошен есть. В разных местех нашел яз в нем изрядную пшеницу, сухари, хорошую муку, паюсную икру и соленую рыбу. Итако у них в запасе скудности не было; но в свинце у ниx больше всего недостаток был[579]. На верху, между земляного валу и каменной стены, нашел я изрядный, камением выкладенный, студеный кладезь с преизрядною водою».

20 июля, в понедельник, было торжественное празднование счастливого события. «Мы были на радостном пиру у генералиссимуса, где не щадили ни напитков, ни пороху», — записал в этот день Гордон. «Галеры наши уставлены строем под город Азов, — читаем в письме переводчика Вульфа, — и учинена с них купно с войсками, также и в обозе, во всех шанцах и крепостях, на стругах везде трижды заздравная радостная стрельба. Немчин переметчик Якушко седит в одной каланче, в железах скован»[580]. В Москву полетели краткие радостные письма. «Min Her Koninh, — пишет Петр Ромодановскому. — Извесно вам, государю, буди, что благословил Господь Бог оружия ваша государское, понеже вчерашнего дня молитвою и счастием вашим, государским, азовцы, видя конечную тесноту, здались; а каким поведением и что чево взято, буду писать в будущей почте. Изменника Якушку отдали жива. Piter. З галеры Принцыпиум, июля 20 дня». «Min Her heilige Vader, — пишет он Стрешневу. — Ныне со святым Павлом радуйтеся всегда о Господе, и паки реку: радуйтеся! Ныне же радость наша исполнися, понеже Господь Бог двалетние труды и крови наши милостию своею наградил: вчерашнего дни азовцы, видя конечную свою беду, здалися и изменника Якушку отдали жива в руки наши. А каким поведением и что чего взято, буду писать в будущей почте»[581]. Постоянное упоминание в этих кратких известиях о выдаче изменника Якушки производит впечатление, что эта выдача произвела не меньшую радость, чем сдача самого Азова: столь велика была злоба на него за прошлогодние неудачи. В тот же день было отправлено официальное письмо к патриарху с описанием событий с 17 по 20 июля. Боярин Шеин, писавший официальные отписки о ходе военных действий на имя великого государя в Разрядный приказ, сообщал туда же о победе, а из дипломатической канцелярии Н. М. Зотова донесение было послано в Посольский приказ[582].

Вести эти были получены в Москве 31 июля. В доме Л. К. Нарышкина письмо Петра застало в сборе большое общество, в том числе и Виниуса, как сообщал царю последний в своем ответе. Виниус сам отнес грамоту, адресованную к патриарху, по его словам «и той, приняв и облобызав… прослезился и абие повеле в болшой колокол благовестить». В Успенском соборе патриархом со властьми было отслужено молебствие. С амвона были прочитаны полученные известия о победе. «А во время того молебного пения в соборной церкви были бояре и околничие, и думные, и московских