к нам не йдут; а чаю, что жедают нас к себе. Piter»[560]. 26–28 июня по распоряжению Гордона строился форт по дороге к Лютику с целью помешать лютикскому гарнизону делать вылазки; этот форт состоял из редута по 14 сажен с каждой стороны. Вечером 28 июня, накануне дня своего ангела, Петр вновь явился в лагерь и присутствовал на вечернем богослужении, 29 июня был у обедни, а затем принимал от всех поздравления. «Позже он поехал, — пишет Гордон, — с генералиссимусом и всеми знатнейшими лицами (кроме нас, генералов) к галеасу, где было пиршество, за которым при пушечных салютах славно пили». В ночь на Петров день до русского лагеря добрался пленный, выбежавший из Азова. Он показывал, что среди азовского гарнизона разделение: одна половина стоит за сдачу города, другая — против; в городе недостаток припасов и в особенности военных запасов, много раненых и больных, большие потери убитыми. «Все это побудило генералиссимуса, — пишет Гордон, — послать парламентера с обещанием хороших условий и с объявлением, что его величество принимает такую меру ради своих именин». Эти хорошие условия заключались в предложении сдать добровольно город с тем, что гарнизону и жителям будет предоставлено в таком случае право свободного выхода из Азова с имуществом. «Мы, христиане, — говорилось в письме на турецком языке, привязанном к пущенной в город стреле, — крови вашей не желаем. Город Азов нам сдайте с ружьем и со всеми припасы без крови, а вам всем и с пожитками даем свободу, куды похочете… А естьли о каких делах похочете с нами пересылаться, и вы пересылайтесь и договаривайтеся безопасно, а нашему слову перемены не будет». Это обещание выпустить азовцев на свободу и было впоследствии сдержано при капитуляции Азова. Однако на этот раз, 29 июня, турки ответили только выстрелами[561].

1 июля вечером Петр прибыл в лагерь навестить Гордона, который заболел накануне и весь день 1 июля оставался в постели. Болезнь оказалась непродолжительной: на следующий день генерал был уже на ногах и принимал участие в осадных работах, двигавшихся успешно. Вал, который стали насыпать по просьбе нижних чинов, сравнялся уже высотой с турецким валом, даже превосходил его, так что можно было с него стрелять по турецким сооружениям сверху вниз. Подготовлялись также мины под неприятельские укрепления[562]. «А о здешнем возвещаю, — писал Петр от 3 июля Ромодановскому, — что вал валят блиско и 3 мина зачали. Приезжие брандебурцы с нашими непрестанно труждаютца в брасании бомбов. Цесарцы еще не бывали. Татары мало не по вся дни с нашими бьютца; тол-ко, слава Богу, кроме одного бою, где прогнавшись наши, по прадедовским обычьем, не приняв себе оборонителя воинского строю, несколько потеряли, но, когда справились, паки их прогнали, всегда прогнаны от наших бывают. Турночи-баша еще стоит на море, и канун Петрова дни был от них подъезд в 24-х судах, и как блиско подъехали, и наши якори вынимать стали, чтоб на них ударить, и они, то видя, тотчас, парусы подняв, побежали. Iv daheleix Knech Piter Kamondor. З галеры Принцыпиум, июля 3 дня»[563]. 4 июля царь прибыл с галеры в лагерь и ночевал там[564], может быть, чтобы побывать за богослужением по случаю праздника Сергия, патрона Азовского края.

Этот день, 5 июля, омрачился несчастием с одним из наиболее выдающихся офицеров русской армии, полковником Левистоном. Левистон с середины июня занимал очень важный стратегический пункт — форт князя Я. Ф. Долгорукого на противоположной стороне реки. Утром 5 июля Гордон послал другого полковника, Юнгера, сменить Левистона, и последний приехал после полудня в лагерь. Вечером, пойдя в траншеи, он неосторожно выглянул через вал и был ранен мушкетным ядром, которое расшибло ему нижнюю челюсть и оторвало часть языка. Через 9 дней он скончался. Тело его было отвезено в Черкасск и похоронено там при православной церкви[565].

ХХХVIII. Сдача Азова

9 июля приехали в Новосергиевск давно ожидаемые «цесарцы» — высланные цесарем специалисты артиллерийского и инженерного дела: артиллерийский полковник Граге, инженеры де Лаваль и барон Боргсдорф, минеры Генрих Лоренц, Иоганн Гоф, Антоний Кох, Франциск Калзон, Томас Бегант, Николай Тернер, Иосиф Слирер; канониры Лаврентий Шмит, Лаврентий Урбан, Иосиф Очтоия[566]. 11-го они прибыли в лагерь и обедали у главнокомандующего, а затем их повели осматривать траншеи и мины, причем они удивлялись величине сделанных русскими сооружений и труду, который был на них затрачен. На следующий день их пригласил к себе обедать Гордон и после обеда показывал им свои траншеи. Ознакомившись со сделанными сооружениями, они дали Гордону указания, помогшие ему справиться с задачей, для решения которой собственных познаний старого генерала было недостаточно. Его артиллерии со сделанных им батарей никак не удавалось разбить угловой бастион азовских укреплений. Австрийцы указали, как для этой цели надо расположить новые батареи. С согласия Петра и главнокомандующего их советы были приняты и оказались очень полезными. «Утром я был в траншеях, — записывает Гордон под 15 июля, — и велел палить с новых батарей. Это произвело чрезвычайно хорошее действие, так как палисады при угловом бастионе были разрушены». «Пушки моей батареи, — пишет он 16 июля, — разрушили бульшую часть палисадов углового бол-верка»[567]. Стало ясно, что осада пошла бы успешнее, если бы русским войскам с самого ее начала пришлось вести ее под умелым руководством столь сведущих лиц, и Петр жалел об их слишком позднем приезде: они выехали в Россию только весной, 15 мая были в Смоленске, 30 мая — в Москве. В объяснение своего позднего прибытия они заявили Петру, что в Вене совсем не знали, что русские возобновят кампанию так рано, что вообще русский посланник в Вене Кузьма Нефимонов совсем не был осведомлен о военных действиях под Азовом. Это оказалось верным. Думный дьяк Емельян Украинцев, заправлявший всеми делами Посольского приказа, не только не считал нужным, но даже находил опасным осведомлять посланника, аккредитованного хотя бы и при союзном дворе, о военных планах и операциях. Петр дал волю своему гневу против Украинцева за эту оплошность в собственноручном письме от 15 июля к Виниусу, доводившемуся Украинцеву свояком. Царь раздосадован тем, что Украинцев держит посланника без всяких вестей о нашей войне, о чем его в Вене ни спросят, ничего не знает, а послан по такому важному делу. Сам Украинцев пишет в лагерь к Н. М. Зотову письма с советами, как нам поступать в польских делах, которые до нас не касаются, а Австрию, надежду союза, совсем забыл. Свое