Сдав Джонатана в сад, она шла в хадасскую больницу, где работала добровольно пять дней в неделю. Домой она приходила в час, и еще час у нее оставался до закрытия магазинов на обед, чтобы сделать покупки. Перед этим она решала, что хочет купить, и узнавала у мужа нужные слова на иврите или смотрела их в словаре. Иногда она тренировалась произносить нужные фразы, а ребе ее поправлял. «Сколько это стоит за кило?» «У вас есть большие размеры?» «Доставьте, пожалуйста, это по адресу Виктори-стрит, дом пять. Если меня не будет дома, можно оставить у дверей. Хлеб и молоко я возьму сейчас».

После обеда, когда возвращался Джонатан и шел играть с Шаули, она спешила в ульпан — специальную школу по ускоренному обучению ивриту. Вечером после ужина приходилось готовить задания по языку на следующий день. Иногда они с Дэвидом шли погулять, а изредка нанимали приходящую няню и отправлялись в кино или к друзьям.

Джонатан был счастлив: по соседству нашлось множество сверстников, совсем не так, как в Барнардз Кроссинг; он очень быстро усваивал язык, что не удавалось его матери несмотря на все ее занятия. Через несколько дней он уже называл ее Eemoleh, а отца Abbele, сокращенно Emah и Abba[19], что на иврите означало «мать» и «отец». С родителями он говорил по-английски, но все чаще в его речи проскакивали слова на иврите, и он уже мог произнести: «Я хочу стакан молока» или «Хочу пойти поиграть».

Гиттель мудро выбрала ему сад. В районе было три-четыре детских сада, так как почти все матери работали, но в этом попадались дети, говорящие по-английски, чьи родители либо надолго приехали погостить в Израиль из Штатов или Англии, либо были новыми переселенцами. Для детей переход на другой язык проходил гораздо легче. Сперва Джонатан играл только с ними, но потом, когда начал осваиваться, подружился и с местными. И, разумеется, лучшим его другом и напарником был Шаули, который жил в том же доме наверху.

У ребе не было определенных занятий, но он этим не тяготился. Он всегда умел находить себе занятие, например в Барнардз Кроссинг ему приходилось ходить на собрания, посещать консультативные комитеты, давать советы, и все это — не по расписанию. У него не было четкого рабочего режима, так что здесь распорядок дня не очень отличался от привычного. Утром он ходил в ближайшие синагоги на утреннюю службу, а после общался с другими верующими и даже завтракал с ними в кафе. Он изучал город, и еще он много читал, поскольку здешние книжные магазины оказались для него чудесным сюрпризом. Разумеется, он еще работал над своей книгой об Ибн Эзре.

Оба, и ребе и Мириам, завели друзей — она в больнице и ульпане, он в синагоге. Иногда они встречались по вечерам и проводили беседы за чаем, кофе и печеньем, как здесь было принято. Однажды ребе презрел свои предубеждения насчет плохих дорог и арендовал машину; они поехали в Галилею и провели несколько дней в киббуце. Раньше они повстречались с одним из поселенцев, приехавшим в город по делам. Его звали Ицикаль, а фамилию они так и не узнали.

— Приезжайте к нам на несколько дней, увидите, как живет настоящий Израиль. Мой сосед уезжает в отпуск, можете пожить в его коттедже.

— Но кого нам спросить?

— Спросите Ицикаля — меня все знают.

У него был сын, ровесник Джонатана, которому разрешили не ходить в детский дом киббуца, где дети одного возраста жили все вместе, а остаться с родителями, и он мог играть с Джонатаном. Однажды он с отцом пришел к ребе, чтобы позвать его на завтрак в общий зал киббуца. Ребе в это время читал утренние молитвы, и мальчик удивленно уставился на него.

— Папа, что он делает?

— Ш-ш — он молится.

— Но что это на нем — какой-то платок и ремешки?

— Это его tallis и t’fillen. Помнишь, в твоей книжке с картинками про войну солдаты у Стены были так же одеты?

— А зачем это носят?

— Считается, что это помогает молиться.

— Но зачем молиться?

Ребе уже освободился и улыбнулся мальчику.

— Потому что мы благодарны Господу и хотим сказать спасибо.

Ицикаль тоже улыбнулся.

— Мы не из религиозного киббуца, скорее, наоборот.

— Вы не соблюдаете праздников, даже Субботы?

— Мы не соблюдаем религиозных праздников.

— Но наши праздники вовсе не чисто религиозные, кроме, пожалуй, Судного Дня.

— Значит, мы его не соблюдаем.

— Вы это специально делаете или просто игнорируете?

Ицикаль пожал плечами.

— Знаете, как это бывает: многие просто не обращают на это внимания, но есть и принципиальные противники, они специально не соблюдают праздников.

Тем не менее субботняя трапеза была торжественной. Все члены киббуца принарядились: женщины вместо джинсов надели платья, а мужчины — белые рубашки с открытым воротом. Еда была традиционной: фаршированная рыба и курица, и даже не обошлось без свечей и вина.

Смоллы сидели за одним столом с Ицикалем и его семьей. Ребе оглядел комнату. В углу за отдельным столом он заметил несколько пар, мужчины были в ермолках.

Он кивнул в ту сторону.

— Кто это? Они члены общины?

— Да, они люди религиозные. Никто не возражает, у нас даже есть для них отдельная кухня. Они с нами уже несколько лет. Мы им рады. Вам будет спокойнее есть с ними?

— Нет, мне и здесь хорошо, — ответил ребе. — Но вы не возражаете, если я надену ермолку? Я так привык, и Джонатан не будет задавать вопросов.

— Конечно.

— И еще, можно я благословлю вино и хлеб?

— Конечно, ребе, я все понимаю. Разумеется, сам я в это не верю…

— Это выражение благодарности за пищу, нам даруемую. — Он улыбнулся. — Способность к благодарности отличает человека от животного, не стоит забывать об этом.

Ицикаль помотал головой.

— Вижу, вы не слишком много знаете о животных, ребе. Поверьте, они тоже умеют выражать благодарность.

Ребе подумал, кивнул и улыбнулся. Что же, иногда полезно вспоминать о сходстве с животными.

Ицикаль рассмеялся.

— Ребе, вы прелесть. В любой ситуации найдете повод для благословения. Прошу вас, делайте свое дело, я даже встану при этом.

Когда через несколько дней они возвращались в Иерусалим, Мириам спросила:

— Дэвид, ты бы хотел жить в киббуце?

— Думаю, да. Если бы нам предстояло здесь задержаться, я бы как следует подумал. Вступить в киббуц — это героизм, думаю, кое-где так и есть. Но для большинства это просто выгодно.

— Что это значит?

— Ну, здесь все довольно дорого.

— Наоборот, еда даже дешевле, чем в