Шрифт:
Закладка:
Иньяцио садится на скамью для свидетелей, закидывает ногу на ногу и кладет руки на колени. Он испытывает внутренний дискомфорт, от которого трудно освободиться. До настоящего момента ему удавалось держать под контролем чувство неловкости, вызванное данной ситуацией, но здесь, в зале суда, это не так-то легко. Он никогда не сталкивался с правосудием, но главное, не может смириться с тем, что его имя – вместе со многими другими именами представителей высшего палермского общества – связывают с этим делом. Он так нервничает, что накануне даже поссорился с Линой, которая предложила ему вместе поехать в Болонью, пообещав, разумеется, и близко не подходить к зданию суда.
Председатель суда Джованни Баттиста Фриготто первый задает вопрос:
– Вы синьор Флорио Иньяцио, сын покойного Иньяцио?
Иньяцио кивает.
– И ваша профессия…
Иньяцио прокашливается:
– Я промышленник.
Председатель поднимает брови от удивления:
– Разве магазин не находится в вашей собственности?
– Да, старое семейное торговое предприятие. Я также владею винодельней, где производится марсала, Итальянской судоходной компанией «Генеральное пароходство» и…
– Мы пригласили вас сюда из Палермо не для того, чтобы заслушивать отчет о вашем благосостоянии, – сухо перебивает Фриготто и смотрит на Иньяцио как на разбогатевшего босяка, который не умеет вести себя в суде.
– Вы сами спросили меня о моей деятельности, которая, по сути, общеизвестна, – раздраженно отвечает Иньяцио.
– Возможно, в ваших краях и известна, синьор Флорио. Мы находимся в Болонье, и здесь не все знают, кто вы и чем занимаетесь в жизни.
Публика начинает шуметь, слышатся даже издевательские смешки. В толпе Иньяцио замечает знакомого журналиста из Катании, тот переговаривается с коллегой с усмешкой на губах, однако, поймав взгляд Иньяцио, тут же опускает голову и записывает что-то в записную книжку.
– Итак, синьор Флорио… Вас вызвали сюда в качестве свидетеля защиты. Вам знаком обвиняемый Раффаэле Палиццоло?
Иньяцио кивает.
– Говорите, синьор.
Покашливание.
– Да.
Иньяцио поворачивается, смотрит на Палиццоло. Тот кротко улыбается, как бы извиняясь за причиненное ему неудобство, но в его глазах сквозит предостережение, уловить которое может только сицилиец, и по спине Иньяцио пробегает дрожь. Он переводит взгляд на председателя, который, в отличие от Палиццоло, смотрит строго, вероятно, чтобы обескуражить допрашиваемого.
– Синьор Флорио, вы когда-нибудь слышали о мафии?
При этом вопросе Иньяцио чуть ли не подскакивает на месте.
– Нет.
– Повторяю вопрос: вы когда-либо слышали о преступной организации, именуемой мафией?
– А я повторяю вам свой ответ: нет.
Фриготто морщится.
– Странно, в полицейских депешах, которые приходят из Палермо, написано, что вы, как и многие другие, пользуетесь… услугами определенных людей для обеспечения безопасности вашего имущества. И что эти люди входят в преступное сообщество, к которому, возможно, принадлежит и обвиняемый. А именно к мафии.
Иньяцио беспокойно ерзает на стуле.
– Речь идет о местных работниках, которых я нанимаю из тех мест, где проживаю сам. Это честнейшие и почтеннейшие люди. Что касается депутата Палиццоло…
– Синьора Палиццоло, – поправляет его Фриготто.
– …он очень уважаемый человек в Палермо, всегда готовый помочь тому, кто оказался в трудной ситуации.
– Напоминаю вам, что вы под присягой, синьор Флорио.
Иньяцио скрещивает руки на груди.
– Мне хорошо это известно. Моя семья давно знакома с Раффаэле Палиццоло, к тому же он приходится родственником моей жене и…
– …из кожи вон лез, чтобы добиться для вас благосклонности в парламенте. Ну же, не притворяйтесь оскорбленным! Всем известно, что вы, сицилийцы, всегда помогаете друг другу, и не важно, имеете ли вы дело с честными людьми или с мошенниками.
По залу пробегает волна ропота. Репортеры с Юга возражают против таких домыслов, даже один из адвокатов пострадавшей стороны, Джузеппе Маркезано, громко выражает свое недовольство.
Приободренный Иньяцио подается всем телом вперед:
– Знаете, синьор председатель, такому «торговцу», как я, приходится заботиться о будущем своих предприятий, и нужно обладать громким голосом, чтобы донести свои просьбы до ведомств. Депутат Палиццоло всегда принимал близко к сердцу нужды Сицилии…
– И Флорио! – раздается выкрик из публики.
Иньяцио резко оборачивается и узнает в крикнувшем репортера из палермской «Баттальи», социалистической газеты Алессандро Таска ди Куто.
Встает Маркезано:
– Синьор Флорио, мы вызвали вас для выяснения конкретного вопроса. Правда ли, что Раффаэле Палиццоло предложил вам купить недвижимость, именуемую «Вилла Джентиле», с целью строительства там домов для ваших рабочих?
Иньяцио морщит лоб.
– Да, но я не согласился.
– Почему?
– Не помню.
– Если бы Палиццоло попросил у вас в долг значительную сумму, вы бы ему ее дали?
– Если бы ею располагал, конечно. Как я уже сказал, я хорошо знаю этого синьора, к тому же мы родственники…
– Вы считаете, Палиццоло мог бы совершить убийство или быть его заказчиком?
Иньяцио округляет глаза.
– Нет, я совершенно уверен, что нет! – выкрикивает он. – Если уж на то пошло, его имя в этом ужасном деле прозвучало только во время того странного процесса в Милане, поэтому…
– Спасибо, – перебивает его Маркезано. – Синьор председатель, у меня больше нет вопросов.
– Вы можете идти, синьор Флорио, – говорит Фриготто, даже не смотря в его сторону.
* * *
Выйдя из суда присяжных, Иньцио попадает в густой туман, которого он не замечает, настолько велико его раздражение. Широкими шагами он пересекает площадь, ритмично постукивая тростью. Как этот судья смеет так со мной обращаться? Что он вообще понимает в моих делах? – зло думает он. Чтобы что-то понимать, надо жить на Сицилии, есть ее соль, глотать ее пыль. Чтобы удержаться на сицилийской земле, надо нападать, а не защищаться, иначе загрызут… Он резко останавливается, глубоко вдыхает холодный воздух. Замечает наконец, что туман превратил здания, прохожих и экипажи в призраков. Горестно вздыхает. Нет, ничего-то вы, северяне, не знаете. Считаете себя святыми и до сих пор не поняли, что в рай можно попасть только после того, как познаешь грех. А на Сицилии грех, от которого никому не уйти, – это знать, да помалкивать.
* * *
– Донна Франка… – Горничная стоит на пороге, рукой опираясь на дверной косяк. – Простите за беспокойство, но ваша дочь плохо себя чувствует. Она вся горит.
Франка сидит за туалетным столиком в своей спальне на «Вилле Иджеа» и складывает в сумку украшения, которые надевала накануне вечером на ужин у Ланца ди Маццарино. Она не доверяет горничным, даже Диодате. Предпочитает сама заботиться о своих драгоценностях.
В комнате повсюду разбросаны чемоданы и баулы. Камеристка приводит в порядок дневные и вечерние платья, пеньюары
