Шрифт:
Закладка:
Во всяком случае, так продолжалось до визита императрицы Евгении, вдовы Наполеона III. Печальная и приветливая, эта пожилая женщина завоевала всеобщую любовь. Она наблюдала за маттанцей с большим интересом, время от времени удивленно вскрикивая. Франка, естественно, до мелочей продумала ее пребывание, организовав в том числе превосходный ужин, после которого получила множество похвал. Но главное, императрица поздравила ее с недавним присвоением титула фрейлины королевы Елены.
Иньяцио же, не имевший дворянского происхождения, не был назначен придворным короля, что немало его разозлило. И эта злость добавилась к той, что он испытал после завершения суда над Палиццоло, которого приговорили к тридцати годам тюрьмы. Ко всему прочему, ему пришлось отсрочить свой приезд на Фавиньяну из-за участия в торжественной церемонии по случаю годовщины смерти Франческо Криспи, настигшей того год назад, 11 августа 1901 года. Под палящим солнцем Иньяцио вместе с кортежем представителей палаты депутатов и сенаторов доехал до кладбища капуцинов и должен был не только выслушивать бесконечные памятные речи, но и присутствовать при выставлении недавно забальзамированных останков.
Мумией ты стал и мумией останешься, подумал тогда Иьяцио, бросив на него последний взгляд, и вытер пот.
Затем в подавленном настроении он прибыл на Фавиньяну и отвел душу, увиваясь вокруг Биче на глазах ее мужа и Франки. Биче, разумеется, не отвергла его знаков внимания.
Как обычно, Франка сделала вид, что ее это не волнует. Признание ее придворной дамой давало повод гордиться собой и вместе с тем наполняло приятным мстительным чувством по отношению к Иньяцио. Она теперь не только красивая жена и мать наследника одной из самых богатых европейских семей – теперь она с полным правом могла принимать у себя королевских особ, пользоваться их симпатией и уважением. Какая разница, одной любовницей больше, одной меньше!
Перед отъездом императрица хотела попрощаться и с детьми. Франка с нежностью вспоминает заспанные личики Джованнуццы, Беби-Боя и малыша Джузеппе Томази, сына Биче, одетых по всем правилам этикета в семь утра, чтобы предстать перед королевой, до того как она поднимется на свою яхту. Иджеа осталась спать в своей колыбели.
Франка резко поднимает голову от украшений.
– Кто плохо себя чувствует? Иджеа или Джованнуцца? – спрашивает она с ноткой огорчения в голосе. Если одна из ее дочерей плохо себя чувствует, им придется отложить отъезд минимум на несколько дней, а ей так хочется сбежать от палермской жары. И от Иньяцио, чье присутствие в данный момент она еле выдерживает. Ей необходимы свежий воздух, люди, веселье.
– Синьорина Джованнуцца. – Горничная в ожидании сцепляет пальцы в замок, нервничает.
– Иду.
Франка проходит через комнаты в пеньюаре, шелк обвивается вокруг ее щиколоток, звук шагов приглушается коврами. Она входит в комнату Джованнуццы. Девочка лежит в постели, щеки красные от высокой температуры, опухшие веки прикрыты. Глядя на нее, Франка в который раз думает, что дочь выглядит старше своих восьми лет, быть может, из-за своего грустного личика, которое было у нее всегда, а может, потому что тоненькая и рослая, как и она.
– Maman, – хриплым голосом шепчет Джованнуцца и тянет к ней ручку.
– Любимая моя, что у тебя болит?
– М-м-м… У меня сильно болит голова, – отвечает она. – И я хочу пить… – добавляет по-немецки.
Франка ищет глазами на тумбочке бутылку воды. Гувернантка торопливо подходит к столу в центре комнаты, наливает воду в стакан, подает ей, встает у изножья кровати.
Франка помогает Джованнуцце подняться на подушки. Девочка делает глоток, надрывно кашляет и выплевывает жидкость на постель.
– У меня все болит, мама, – говорит она и жалобно плачет.
Франка вытирает ей лицо платком, гладит ее. Горячая. Очень.
В груди поднимается тревога. Здоровье Джованнуццы всегда было источником беспокойства, но эта лихорадка не похожа на прошлые.
– Вызовите доктора. Не нашего. Он слишком долго будет до нас добираться. Из гостиницы, – говорит она гувернантке. Потом целует дочку, крепко обнимает. – Я с тобой, – убаюкивает она ее. – Hab keine Angst, mein Schatz…[28] – произносит она. – Не бойся, любовь моя…
* * *
Доктор – строгий, худой мужчина с большим опытом за плечами – приходит спустя несколько минут. Франка успела переодеться и теперь с растущей тревогой наблюдает за осмотром ребенка. Доктор улыбается Джованнуцце, обращается с ней с большой осторожностью, но его лицо выдает напряжение.
Они выходят из комнаты, стоят за дверью. К ним подходит Маруцца.
– Что с ней? – спрашивает Франка, теребя платок.
– Боюсь, у нее тифозный жар, – отвечает доктор. – Глаза опухшие, высокая температура, замедленные рефлексы… Все признаки воспалительного процесса.
Франка испуганно закрывает руками рот, смотрит на закрытую дверь.
– Что… как она могла заразиться?
Доктор разводит руками.
– Она могла выпить зараженной воды или съесть что-то заразное. Кто знает? Нет смысла задаваться вопросом, как это случилось. Лучше изолируйте ее от остальных и часто обтирайте. Скажите служанкам кипятить белье, на котором она спит.
Маруцца сжимает руку Франки, которая не сводит с врача испуганных глаз.
– Я позабочусь об этом, – говорит она ей.
– Я сделаю ей кровопускание, чтобы облегчить головную боль, и разведу двадцать пять капель настойки йода в стакане молока…
Франка не слушает его. Несмотря на жару, она будто покрылась слоем льда.
– Моя девочка, – бормочет она. – Джованнуцца моя… – И гладит дверь, словно ее ласка дойдет до дочери.
Доктор опускает глаза.
– Должен сразу предупредить вас, донна Франка: с этой болезнью сложно бороться. Мой совет: найдите для девочки более прохладное место, где нет морской влажности, чтобы облегчить ей дыхание.
Франка берет себя в руки, прочищает горло:
– Она не может путешествовать, верно?
Доктор качает головой.
– А… если мы увезем ее из Палермо на нашу виллу в Сан-Лоренцо?
– Да, так было бы лучше. – Он улыбается ей, пожимает руку. – Держите меня в курсе.
* * *
Джованнуццу перевозят с «Виллы Иджеа» на виллу на холмах в автомобиле. За рулем сидит Винченцо и шутит с ней, стараясь развеселить. Эта девчушка с большими темными глазами занимает в его сердце особое место, и она тоже всегда отвечала любовью на чувства своего доброго дяди. Теперь же, закутанная
