В этот момент кто-то стучит в дверь. Входит Джованнуцца вместе с гувернанткой и двумя мопсами, которые не бегут, а словно перекатываются позади нее.

– Maman, пришел художник? Можно я тоже посмотрю? – спрашивает Джовануцца, не отрывая глаз от платьев. Зачарованно протягивает руку, касается тканей. – Красивые… – шепчет.

Франка не отвечает. Она рассматривает платье, висящее в самом дальнем углу шифоньера, платье, которое она еще ни разу не надевала, потому что Иньяцио считает его слишком вызывающим.

Он. Ревнует. Впору было бы посмеяться, если бы эта мысль не вызывала в ней бешенство.

– Maman? – настаивает девочка умоляющим тоном.

Гувернантка пытается выпроводить собачек, которые принялись лизать обувь молодых женщин.

– Нет, сокровище мое. Это не для маленьких девочек. – Франка с довольной улыбкой поворачивается и гладит дочь по голове. – Я попрошу написать твой портрет, когда ты немного подрастешь. А сейчас geh und spiel im anderen Zimmer[25], – добавляет она.

Джованнуцца обиженно фыркает.

– Им ведь можно… – протестует она, указывая на обеих женщин.

– Они – взрослые, Джованнуцца. Нельзя так говорить, взрослых надо уважать.

Опустив голову и сжав губы, Джованнуцца выходит, ни с кем не прощаясь, даже с Франческой, которая всегда ее балует.

Франческа же и заступается за ребенка:

– Джованнуцца могла и остаться…

– Нет. – Франка медленно шагает по комнате, берет из пепельницы мундштук с сигаретой, делает затяжку. Эта привычка появилась у нее во время последнего путешествия во Францию. Курение ее успокаивает.

Подруги смотрят на нее в ожидании.

Джулия Тригона замечает в ее лице что-то, чего другие не видят. Она, которая, как и Франка, страдает из-за поведения неверного мужа, напряженно шепчет:

– Что ты задумала?

Франка не отвечает. Снимает пеньюар, остается в панталонах и сорочке, смотрит на себя в зеркало. Затем подходит к шифоньеру и с помощью Диодаты достает то самое «вызывающее» платье.

Среди подруг пробегает удивленный шепоток. Черное кружевное платье из панбархата в складках, подчеркивающих тонкую талию, сшито, кажется, так, чтобы сделать ее еще выше, придать ей королевский вид; нижнее бюстье призвано подчеркнуть ее длинную шею и сделать платье простым, скрыть декольте.

Франка берет в руки бюстье, внимательно разглядывает его, бросает на кровать.

Нет.

Не желает она быть солидной синьорой из хорошего общества. Хочет, чтобы с нее не сводили глаз.

Изучает себя в зеркале. Встряхивает головой, и распущенные черные волосы скользят волной по плечам. Что-то ей в себе не нравится.

Тогда Франка опускает лиф платья, освобождая тело от ткани, снимает сорочку. Ее грудь – белая, полная грудь девушки, а не женщины с тремя детьми. Стефанина подается вперед, громко смеется.

– Прямо так? – спрашивает она, вытаращив глаза.

Тогда как Франческа подносит ладони ко рту:

– Mon Dieu![26]

Джулия хихикает.

– Иньяцциду хватит удар, когда он вернется в Палермо, – говорит она. Но подразумевает: он этого заслуживает.

Франка не обращает внимания на их шутки, натягивает лиф и просит Диодату застегнуть пуговички.

Она почти не может дышать. Но это то, что ей надо. Это ее способ борьбы со слепой глупостью Иньяцио. И завистью палермитанцев.

Это не платье, это доспехи.

Сидя на кровати, Джулия смотрит на нее со смутной улыбкой.

– Конечно, если хочешь вогнать своего мужа в краску на четверть часа, это платье подходит. Знаешь, что о тебе скажут, так ведь?

Диодата принимается за прическу, и Франка пожимает плечами.

– Он попросил Больдини сделать мой портрет. Придется в таком случае принять и мой выбор туалета, – отвечает она, крася губы; указывает на дверцу тумбочки: – Подай, пожалуйста, сумку с драгоценностями.

Джулия берет тяжелую сумку, ставит ее на кровать, заваленную шелками платьев, и открывает ее.

По лицам трех подруг пробегает вспышка зависти. Никто из них не может похвастаться похожей коллекцией колец, колье и браслетов, таких массивных и таких изысканных.

Прикрыв веки, Франка мысленно отделяет подарки Иньяцио – украшения, за которыми кроются женские имена, – от вещиц, которые она тщательно, с любовью выбирала сама. После детей они – самое дорогое, что у нее есть. Эти драгоценности – подтверждение того, кем является Франка Флорио в глазах света: она красивая, богатая и влиятельная женщина.

Франка подходит, перебирает футляры и велюровые мешочки. Вот они, ее жемчуга. Пробегает по ним пальцами, лаская их. Затем соединяет одну жемчужную нить с другой, прикрепляет подвеску с двумя одинаковыми жемчужинами размером с черешню. Надевает на шею: жемчуга ниспадают по черному платью серебристо-белым потоком.

Франка последний раз смотрится в зеркало. Старается успокоить дыхание.

– Идем.

* * *

Низкорослый, коренастый, с неприятным голосом, Джованни Больдини выбрал небольшой уединенный зал со светлыми стенами, залитый косыми лучами света, которые должны оттенить янтарную кожу хозяйки дома. Солнечный свет бурного марта, наполненный зеленью и весной, теплый, как воздух, проникает в комнату через полуоткрытую ставню. Вокруг кресла из темной камчатной ткани на полу расстелен огромный персидский ковер.

Подруги сопровождают Франку, разговаривая вполголоса, рассаживаются, а она просит горничную их не беспокоить. Дверь закрывается. Художник, уже загрунтовавший холст, смотрит на нее несколько минут, скрестив руки на груди.

– Честное слово, донна Франка, вы похожи на видение, – произносит он с легким французским акцентом, поскольку вот уже лет тридцать живет в Париже.

Она улыбается, но только глазами.

– Я не посоветовалась с вами насчет платья. Такое подойдет?

Франка раскрывает руки, чтобы он ею полюбовался, но художник останавливает ее.

– Почти… – Больдини берет ее за запястье, словно сейчас начнет танцевать. – Хочется добавить еще немного света.

Он отступает на шаг назад, уперев руки в боки. Франка пытается угадать, какой он ее себе представляет, догадывается и приходит в смущение.

– Еще одно ожерелье? – спрашивает подошедшая Стефанина.

Больдини кивает, чуть не подпрыгивая.

– Да, что-нибудь, что добавит света декольте… брошь или кулон.

Франка кладет руку на плечо подруги.

– Помнишь золотые браслеты, которые я купила в Стамбуле? Принеси их, пожалуйста. И платиновую брошь-орхидею с бриллиантами, ту, что Иньяцио подарил мне на первую годовщину свадьбы.

Стефанина исчезает за дверью, а Джулия и Франческа усаживаются в кресла. Больдини думает, водит Франку по комнате, ищет наилучшее освещение, подносит жемчуга к ее лицу и выпускает их из рук, обматывает бусы вокруг шеи и разматывает и через какое-то время начинает бормотать фразы на смеси феррарского диалекта и французского. Забавно видеть мужчину такого низкого роста рядом с ней, стройной красавицей.

– М-м-м… непросто, однако, подобрать для вас правильный ракурс. Вы такая… – Он делает жест, который мог бы показаться вульгарным, но в его интерпретации он выражает восхищение.

Вскоре возвращается Стефанина с украшениями, и Франка их надевает. Браслеты – нет, не