но так сложилось, что тридцать лет отдал Кузбассу. Молодой был, хотел страну посмотреть, денег заработать. Вот и поехал сначала в Якутию, а уже оттуда в 1986-м подался в Кузбасс. Начинал с низов, был горнорабочим на шахте «Дальние горы» в Киселевске. Через год перевели на очистной участок, и я сразу пошел учиться на машиниста горных выемочных машин. Получил специальность и наконец-то попал в забой. Работа под землей – особая честь, ее надо заслужить, забойщик – главная профессия в шахте, к ней и зарплата полагалась вдвое выше. Впервые я спустился под землю без страха, мурашки по коже пошли, когда увидел пожар в шахте с языками пламени высотой шесть метров. Потушить огонь можно, лишь набросив на него бетонную «рубашку», исключающую доступ кислорода. Это сложный и длительный процесс. Опасностей в шахтерской профессии хватает, тем не менее все стремились в забой. Не поверю, если кто-то скажет, что из интереса: конечно же, ради денег.

Аман Гумирович понимал специфику горняцкого труда. Его имя гремело по всему Кузбассу еще в пору первой волны шахтерских забастовок конца восьмидесятых. Тулеев был начальником Кемеровской железной дороги, но уже тогда о нем говорили как о защитнике прав народа. Он не изменил позицию и позже, став сначала председателем Совета народных депутатов Кемеровской области, а затем губернатором.

Люди, изо дня день задававшиеся вопросом «Как жить?», уставшие от разрухи и безнадеги, видели в Тулееве героя и возлагали на него большие надежды. А к президенту Ельцину уважения никто из моих товарищей не испытывал. Все знали, как в 1991-м его, едва стоящего на ногах от выпитого спиртного, таскали по Кузбассу из одного города в другой. Шахтеры тоже любят принять на грудь, но пьяными на работу не выходят. Почему же президент России позволял себе такое при всем честном народе?

Я был свидетелем того, как в 1989-м начинались шахтерские забастовки. Их грамотно организовали сверху, и народные волнения вскоре охватили весь Кузбасс. Профсоюзы и сейчас, и тогда были «карманными», занимали соглашательскую позицию, шли на сговор с теми, с кем в тот момент казалось выгоднее.

Поводом для забастовки стало мыло, вернее, его отсутствие. Шахтер должен каждый день мыться, а тут вдруг пропало единственное на тот момент моющее средство. Зарплату мы получали хорошую, нам ее даже повышали, догнав до тысячи рублей. Только купить на эти деньги в магазине было нечего, то же пресловутое мыло, например, днем с огнем не найдешь. За мебельными гарнитурами шахтеры ездили в Узбекистан. Слышал, некоторые широкие натуры летали в Москву, чтобы попить пивка, – деньги же надо куда-то девать!

Опасностей в шахтерской профессии хватает, тем не менее все стремились в забой. Не поверю, если кто-то скажет, будто из интереса: конечно же, ради денег.

Помню, в первый день забастовки мы поднялись на поверхность после ночной смены. Ничего не успели сообразить, как подошли какие-то люди и сказали аккумуляторы пока не сдавать. Если шахтер не сдал аккумулятор и не получил взамен личный номер, считается, что он на работе. Утренняя смена уже сдала номерки, получила лампочки и самоспасатели, а значит, тоже считалась заступившей на вахту.

Таким немудреным способом закоперщики забастовки одним махом объединили две смены двух шахт. Нас построили в колонну и повели на площадь. Как баранов. Я был молодой, делал все с оглядкой на старших товарищей. В шахте только так и надо: под землей полагаешься на опыт бывалых, но я и на поверхности косился в сторону взрослых мужиков.

А те послушно пошли, куда велели. С той поры я не испытываю уважения к толпе. Инертную массу можно организовать и спровоцировать на что угодно. Мы толпой поднимались в гору навстречу такой же толпе, выдвинувшейся с шахты «Краснокаменская». При этом мною владели возвышенные чувства, ощущал себя частью огромной мощной силы, которой подвластно все. Организаторы подбадривали нас возгласами: «Молодцы! Молодцы!» А какие мы молодцы? Почему? Но слышать такие слова было приятно. «Молодцов» привели к горисполкому, где мы просидели три дня, создавая массовку. А специальные крикуны вбрасывали в толпу лозунги-требования. Прямо к самостийному лагерю подвозили пирожки и чай. Здесь же «пеклись» и новые профсоюзные лидеры…

Забастовки девяностых годов принципиально отличались от волнений конца восьмидесятых. В 1993-м нам перестали выплачивать зарплату, Кузбасс снова забурлил, но теперь единства среди шахтеров не было и в помине. Наоборот, специально обученные люди теперь делали все возможное, чтобы протестные выступления оказались разрозненными, лишенными единства. Цель преследовалась одна – свести все на нет. Бастующих запугивали или пытались купить, выплачивали деньги то одной шахте, то другой, провоцируя отказ от борьбы. В тот раз огромная сила народного недовольства так и не смогла набрать мощь.

В 1991-м у меня родилась дочь, надо было обеспечивать семью. Я вроде вкалывал с утра до вечера, а заработать ничего не мог. Деньги на счет в банке зачисляли, а на руки их не выдавали. Заколдованный круг! И это безобразие продолжалось долго – с 1992 года по 2000-й. Помню, не смог даже поехать на Украину на похороны отца. Пришел к директору: «Дайте денег, начальник, поеду с батей попрощаюсь». – «Нету! Одолжи сам у кого-нибудь». А у кого, если вокруг такие же, как я, шахтеры, перебивающиеся с хлеба на квас?

Начавшееся возрождение отрасли после проведенной с подачи Запада реформы тоже не означало для горняков гарантированных перемен к лучшему. На оживающую угледобычу слетелся всякий сброд, как мухи на сладкое. Моментально нашлось немало желающих нажиться! Первое время после возобновления работы шахт всю прибыль забирали посредники. Как правило, из криминальной среды. Начался натуральный грабеж! Воры в законе и бандюганы рангом поменьше пинком ноги открывали дверь в кабинет директора шахты и забирали наш заработок. Случалось, доходило до убийства тех руководителей, которые пытались защищать предприятие и права рабочих. Процветали рэкет и бандитизм. Кадры ковались на месте, ведь шахты в Кузбассе чередовались с зонами. На некоторых участках работали сплошь бывшие сидельцы. И начальником им ставили такого же, поскольку только «свой» мог с ними сладить. Помню, зашел как-то после смены в душевую, а там все синее, мужики разрисованы татуировками с головы до пят.

И в моей бригаде был урка, отсидевший двадцать пять лет. Хотя, общаясь с ним, никогда не подумал бы, что он четверть века провел на нарах, – умный, начитанный человек, никаких уголовных прихватов. А иной курицу из сарая мог стырить и уже изображал из себя крутого, пальцы веером…

Менты тоже сколотили банду. Сначала они вроде как защищали права шахтеров, воевали