не выходила. У меня есть номер психологической поддержки, теперь я звоню туда и говорю: “Здравствуйте. Меня зовут Уоррен Баффетт, и я – авиаголик”»[841]. Чарли Мангер прокомментировал ситуацию сухо: «Уоррен по этому поводу со мной не советовался».

У Salomon, которая послужила образцом для этих сделок, дела также шли не слишком хорошо. После краха и чудесного спасения от Перельмана бизнес слияний вставал на ноги медленно, и талантливые банкиры уходили в другие места. Гутфройнд снова реструктуризировал фирму, организовав новую серию увольнений. Впрочем, управляющие директора теперь не боялись его. «Люди продолжали угрожать Джону разными способами, а он продолжал пытаться их купить», – сказал об этом один из вице-председателей компании.

Salomon, раздробленная на несколько центров власти, превратилась в систему военачальников: военачальник корпоративных облигаций, военачальник государственных облигаций, военачальник ипотечных облигаций, военачальник акций[842].

Над всеми ними властвовал главнокомандующий – военачальник арбитража облигаций, блестящий математик, сорокалетний Джон Мериуэзер. Застенчивый, тушующийся Дж. М., как его называли в компании, для выражения своих запредельных амбиций использовал команду профессоров, которых переманил на Уолл-стрит из Гарварда и Массачусетского технологического института. Арбитражники или просто «арбы» представляли собой оазис интеллекта среди шумных, курящих, потеющих трейдеров. Арбы сидели, сгорбившись за компьютерами, и создавали сложные математические модели, изображающие вселенную облигаций.

Они инициировали революции в облигационном бизнесе. Преимущество, которое давали им их компьютерные модели перед невеждами, обеспечивало Salomon большую часть прибыли. В торговом зале они жили внутри маленького пузыря Мериуэзера и считали, что заслуживают право на высокомерие по отношению к остальным сотрудникам. Дж. М. был чрезвычайно снисходителен к ошибкам, но беспощаден к тем, кого считал глупцами. Его арбы были элитой, отобранной лично им. У него были сложные, глубоко личные отношения со своей командой, и он проводил с ними почти все время, предаваясь одной из трех своих одержимостей: работе, азартным играм или гольфу. Вечерами после закрытия рынков арбы часто сидели вместе, играя в покер, чтобы отточить навыки гандикапинга[843]. Выигрывал обычно Мериуэзер.

Несмотря на свою пассивность и ограниченное влияние в правлении, Баффетт понимал, что такое арбитраж. Но детали бизнеса до совета директоров не доходили, а Уоррен не разбирался в компьютерах, которые стали неотъемлемой частью новой Уолл-стрит. Однако Баффетт прекрасно осознавал, что занимает пост директора корпорации, которая полностью зависит от компьютеров, и это увеличивает риски.

Для Баффетта было очевидно, что люди, которым свойственно ошибаться, в союзе с компьютерами, которые не способны рассуждать, внутри среды, которая не поддается никакому надзору, создают практически неограниченный потенциал для того, чтобы все вышло из-под контроля. Но как член совета директоров он не имел полномочий, чтобы что-то изменить. Он мог только пытаться убеждать других.

В это время он и Мангер постоянно и безуспешно боролись с руководством Salomon. Чарли взял под контроль аудиторскую комиссию, которая прежде не проявляла чрезмерного рвения при осуществлении надзора. Теперь он заставил ее в течение шести-семи часов проверять фирму и ее бухгалтеров. Мангер обнаружил, что бизнес Salomon по торговле деривативами сильно разросся и заключал сделки, для которых не существовало рынка. Такие сделки не завершались в течение длительного времени, иногда годами. Движение денежных средств было минимальным, и в бухгалтерских книгах Salomon прибыльность производных инструментов оценивалась при помощи математической модели[844]. Поскольку модель была создана теми, чьи бонусы рассчитывались на ее основании, неудивительно, что сделки выглядели весьма прибыльными. В результате таких бухгалтерских вольностей прибыль была завышена почти на 20 миллионов долларов[845]. Аудиторская комиссия, однако, рассматривала только уже одобренные и, как правило, завершенные сделки, поэтому такие случаи проходили мимо ее внимания.

Единственной областью, в которой Баффетт и Мангер обладали несравнимо большим опытом и мастерством, чем кто-либо другой, было инвестирование. Они активно высказывали свое мнение, но их игнорировали. Возмущение Уоррена и Чарли только отдаляло их от коллег. В итоге подразделение Phibro компании Salomon создало совместное предприятие с хьюстонской компанией Anglo-Suisse для разработки нефтяных месторождений в Западной Сибири, которые якобы должны были произвести революцию в нефтедобыче в России.

«Anglo-Suisse, – сказал об этом Мангер, – идиотская затея. В этой компании нет ни англичан, ни швейцарцев. Уже из-за одного названия не стоит в это ввязываться».

Но Salomon все равно вложила 116 миллионов долларов в совместное предприятие, считая, что нефть станет неотъемлемой частью будущего России, которой для добычи необходим западный капитал. Хотя, как говорил Баффетт, «страна никуда не денется», как и «нефть никуда не денется», российская политическая система вполне могла куда-нибудь «деться». Никакой запас прочности не мог этого покрыть[846].

Как только новое совместное предприятие «Белые ночи» приступило к работе, российское правительство ввело налог на экспорт нефти. Размер налога почти уничтожал прибыль компании. Вскоре американских партнеров разочаровал и объем добычи нефти. Русские бонзы отправились в США, ожидая, что их будут развлекать. Во время переговоров российское правительство было непредсказуемым и несговорчивым, так что все попытки договориться оказались неудачными. Кто-то действительно собирался делать большие деньги на русской нефти, но это явно была не Salomon Inc.

В то время Россия для Америки отошла на второй план. В 1989 году Соединенные Штаты были одержимы мыслью о том, что всю страну затмит восходящее солнце Японии. Компания Salomon инвестировала большие суммы и запустила там успешный бизнес, который быстро разросся до сотен сотрудников и приносил прибыль. Баффетт, который обычно не покупал иностранные акции, а японские акции и вовсе считал возмутительно дорогими, не проявлял к этому особого интереса.

Тем временем сотни сотрудников Salomon возмущались размерами своих премий. Дело было не в суммах – они были огромными – а в том, насколько больше один сотрудник получал по сравнению с другими. Баффетт и Мангер почти ничего не знали о проблемах, назревающих в Salomon. Но арбы Мериуэзера требовали больше денег. Бывшие преподаватели колледжей, которые раньше зарабатывали по 29 тысяч долларов, теперь считали, что субсидируют убыточные отделы, например, инвестиционно-банковский. Они считали, что фирма распределяет прибыль «по-социалистически», хотя больше всего денег приносят именно они[847]. Арбы хотели получить свою долю от сотен миллионов, которые зарабатывали для фирмы[848]. Мериуэзер, застенчивый настолько, что с трудом выдерживал зрительный контакт, теперь превратился в самого напористого и успешного в мире выбивателя бонусов. Гутфройнд уступил и выделил арбам премии в размере 15 %[849]. Теперь они могли получить гораздо больше денег, чем трейдеры, которые делили между собой бонусный пул. Сделка была заключена втайне между Гутфройндом и президентом Salomon Томом Штраусом. Ни совет директоров, ни другие сотрудники компании об этом не