К 1991 году Баффетт и Мангер пережили из-за Salomon ряд разочарований. Их финансовые результаты далеко не всегда соответствовали ожиданиям. Аппетиты сотрудников продолжали расти. Со многим из того, что происходило в зале заседаний совета директоров, они были не согласны. Цены акций не двигались с места уже восемь лет. Прибыль, в основном из-за повышения зарплаты сотрудников, снизилась на 167 миллионов долларов.

Баффетт, который до сих пор предоставлял Мангеру играть роль плохого парня, собрался с духом, встретился с исполнительным комитетом и велел им сократить расходы. Когда стала известна итоговая сумма бонусов, она оказалась на 7 миллионов долларов больше, чем ожидали Уоррен и Чарли. По новой формуле, которую Мериуэзер выбил для своих арбов, один из них, Ларри Хилибранд, получил прибавку в размере 23 миллионов долларов, хотя раньше получал всего 3 миллиона[850]. Когда информация о бонусах Хилибранда просочилась в прессу, некоторые его коллеги были вне себя от зависти и почувствовали себя обманутыми. Миллионы, которые зарабатывали они, на этом фоне были забыты.

Сам Баффетт не возражал против бонусов арбам. «Я за то, чтобы платить талантам, – говорит он, – но против роялти по расписанию, как сказал бы Чарли». Договоренность, которой достиг Мериуэзер с арбами, напоминала систему вознаграждений хедж-фонда и имела некоторое сходство с системой гонораров в старом партнерстве Баффетта[851]. Она оказывала давление на остальных членов фирмы, заставляя работать лучше. Против чего Баффетт действительно возражал, так это против того, что его не поставили в известность. Еще больше он возражал против того, что остальным не урезали зарплаты за неудовлетворительную работу. Из всех сотрудников компании только Гутфройнд сократил себе зарплату на 35 % в соответствии с падением прибыли[852]. Это помогло ему в отношениях с Баффеттом, который счел, что у Гутфройнда больше достоинства, чем у его сотрудников. Но чувство приличия Уоррена было настолько оскорблено жадностью сотрудников, что он преодолел свою природную инертность и проголосовал против бонусов для трейдеров. И снова оказался в меньшинстве. Когда весть о том, что Баффетт проголосовал против, пронеслась по коридорам Salomon, люди были в ярости. Миллиардер, который так любил деньги, считал жадными их.

Баффетт представлял Salomon как казино с рестораном у входа[853]. Ресторан приносил убытки. В свою очередь трейдеры, особенно люди Мериуэзера, были казино: они принимали на себя риск в чистом виде, избегая конфликта интересов. Это была та часть бизнеса, которая нравилась Баффетту, и новая система вознаграждений была разработана для того, чтобы арбы не уходили[854]. Но введя две различные системы оплаты в одной фирме, как будто это и впрямь было казино с рестораном на входе, Гутфройнд расколол сердце Salomon надвое.

Мериуэзер и Хилибранд обратились к Гутфройнду за разрешением предложить Баффетту выкупить его конвертируемые привилегированные акции. Его условия были настолько роскошными, что обходились Salomon слишком дорого. Поглощение теперь не угрожало компании, так зачем же продолжать платить Баффетту за защиту? Гутфройнд сказал, что они могут попытаться убедить Уоррена расстаться со своими акциями. Баффетт ответил, что не возражает. Но Гутфройнд, вероятно, чувствуя себя более уверенным, имея в рядах инвесторов Баффетта, в конце концов пошел на попятную[855].

Первоначальная сделка Баффетта осталась в силе. После того, как он вложил 700 миллионов долларов Berkshire и свою собственную репутацию в Джона Гутфройнда, к 1991 году отступать было уже слишком поздно.

48. Что будет, если постоянно тянуть кота за хвост

Нью-Йорк, 1991

8 августа 1991 года Баффетт ехал на выходные в Лейк-Тахо. Этим утром с ним связались представители офиса Джона Гутфройнда и попросили позвонить в семь тридцать вечера в Wachtell, Lipton, Rosen & Katz, юридическую фирму, представлявшую интересы Salomon. «Может быть, они собираются продать фирму?» – подумал Уоррен. Для него это стало бы хорошей новостью. Акции на тот момент торговались по цене около 37 долларов за штуку, что было близко к 38 долларам, оговоренным в его контракте. При достижении этой отметки его привилегированные акции будут конвертированы в обыкновенные, так что он сможет получить прибыль, покончив с Salomon.

Вечером на связь вышли Том Штраус и Дон Фойерштейн. Они рассказали Уоррену о том, что происходит, во всяком случае, одну из версий.

Том Штраус защищал интересы Гутфройнда. Пять лет тому назад, во время Великой чистки 1987 года он был назначен президентом Salomon[856].

Дон Фойерштейн, глава юридического отдела Salomon, когда-то играл важную роль в Комиссии по ценным бумагам и считался искусным юристом[857]. Он был советником Гутфройнда, для которого выполнял грязную закулисную работу, за что получил прозвище Князь тьмы[858]. Он и Штраус сообщили Баффетту, что возникла серьезная проблема. В ходе расследования, проведенного Wachtell, Lipton, выяснилось, что Пол Мозер, возглавлявший отдел государственных облигаций Salomon, несколько раз в 1990 и 1991 годах нарушал правила проведения аукционных торгов, установленные Министерством финансов. Мозер и его заместитель-соучастник, были отстранены от работы, и фирма уведомила регулирующие органы.

«Кто такой, черт возьми, Пол Мозер?» – спросил Баффетт.

Оказалось, что тридцатишестилетний Пол Мозер перевелся в Нью-Йорк из чикагского офиса. Мозер был умен и напорист, а также производил впечатление странного, разочарованного и неуверенного в себе человека. Он был одним из арбов Мериуэзера, но, когда глава отдела гособлигаций ушел в отставку, Мозера попросили занять его место. Он по-прежнему работал на Мериуэзера, но делал это на стороне, лишь иногда заглядывая к своей прежней банде арбов. Гутфройнд, на которого давили Баффетт и совет директоров, требуя улучшить показатели, добавил к сфере ответственности Мозера отдел валютных операций. За несколько месяцев он вывернул «черную дыру» наизнанку и сделал ее прибыльной[859], так что у Гутфройнда были причины его благодарить.

За год Мозер получил за свои труды 4,75 миллиона долларов. Это были большие деньги, но недостаточно. В нем что-то оборвалось, когда он узнал, что его бывший коллега, Ларри Хилибранд, получил 23 миллиона по тайному соглашению о вознаграждениях. До этого момента он зарабатывал больше арбов[860] и теперь исходил ядом[861]. В итоге он сумел поставить себя так, что его отдел перестали проверять, как будто надзор на него просто не распространялся[862].

Мозер был одним из немногих в компании, кто поддерживал связь с правительством США по вопросам его финансовых потребностей и почти каждый день общался с сотрудниками Федеральной резервной системы. Представляя Salomon как первичного дилера, он рассуждал с чиновниками о рынке и давал им советы. Как крупнейший