Шрифт:
Закладка:
Улемов стали изображать не только как орудие в руках буржуазии (баев), но и как приспешников басмачей, под руководством которых они с большим удовольствием вешали дехкан и казнили женщин и детей[882]. (Сдвиг в риторике, переложивший всю ответственность за кровопролитие в годы Гражданской войны на басмачей и их реакционных союзников, также породил полную амнезию в отношении совершавшихся русскими переселенцами расправ, которые в это время стали вычеркиваться из истории региона.) ОГПУ сообщало, что среди улемов Андижана ходят слухи, будто после закрытия медресе всех их арестуют. В результате многие улемы ушли в подполье[883]. В начале десятилетия могущество ислама избавило Узбекистан от антирелигиозного законодательства; теперь же именно это самое могущество сделало антиисламскую агитацию неотложной задачей. Как отмечал А. И. Таджиев, «Узбекистан не только место, где религия пустила глубокие корни, но и центр религии», по сравнению с другими национальными республиками СССР, а значит, «борьба с религией – долг каждого сознательного человека»[884]. Долг этот мог быть весьма тягостным; Икрамов указывал товарищам-коммунистам: «если на вас влияет ваша семья и старый уклад жизни, вам нужно порвать отношения с ними»[885].
Закрытие мечетей и мазаров
Гораздо более радикальной и напористой, чем закрытие кадийских судов и национализация вакуфов, стала кампания по закрытию и сносу мечетей и почитаемых гробниц, которая также велась в эти годы. Мечети представляли собой не просто места поклонения – они формировали саму ткань общественной жизни и местной сплоченности, тогда как мазары символизировали мусульманскую идентичность региона в очень осязаемом смысле, обеспечивая связь с прошлым и подтверждая мусульманскость настоящего. Фактически их наличие делало мусульманской саму землю. Однако, в отличие от закрытия судов и конфискации вакуфов, борьба с мечетями и мазарами не была централизованной, а осуществлялась в основном «снизу», убежденными энтузиастами – членами комсомола, партии или местных исполкомов, зачастую вопреки четко выраженным пожеланиям партийной верхушки. Поэтому документальная база кампании, к сожалению, до сих пор остается шаткой, архивных материалов мало, пресса преимущественно молчит. Тем не менее можно уяснить общий характер кампании из нескольких подробных отчетов, которыми мы располагаем.
Как мы уже видели, порой мазары сносили и до 1927 года, однако трудно установить, когда отдельные закрытия и сносы переросли в затяжную кампанию и когда начали закрывать мечети. Судя по всему, большую волну закрытий пережила в конце лета 1928 года Бухара. 16 сентября 1928 года члены советско-партийной школы в Бухаре организовали в мечети Мир-Дустум общественный митинг, на который собралось, согласно отчету ОГПУ, 95 человек, в том числе не менее 15 женщин, из трех районов города. Участники митинга разогнали молящихся, сбили с головы имама чалму и вышвырнули его из михраба – ниши, откуда он руководил молитвой. Митинг постановил превратить мечеть в клуб и закрыть здание на замок. Примерно в то же время актив сельсовета соседнего Хазрат-и-Мира, состоявший из Раджаба Ашурова, Амина Мирзаева, Файзи Надирова, Журы Саидова и Нуруллы Азизова, решил использовать щебень из трех «нефункционирующих» (то есть недавно закрытых) мечетей для строительства клуба и красной чайханы[886]. Трехсотлетняя мечеть Аталык-Худаяр в центре города была закрыта в октябре 1928 года по инициативе актива районного комитета в составе 13 членов, который продал имущество мечети с аукциона и пустил средства на открытие красной читальни. Читальня вскоре была заброшена, а мечеть до июля 1929 года использовалась как склад, после чего ее передали кавалерийскому отряду местного ОГПУ, который устроил в ней конюшни[887]. В мае 1929 года в Коканде шесть активистов решили закрыть мечеть Авдабайбачча и превратить ее в клуб. В июне 1929 года в Намангане жители четырех махалля собрались и решили закрыть мечеть Ханаках[888]. В Избаскенте собрание из ста дехкан дало сельсовету разрешение разрушить мечеть, чтобы освободить место для школы[889].
Ясно, что были энтузиасты, стремившиеся разрушать мечети и мазары, и у них имелись свои способы привлечения голосов на собраниях населения. В Ташкенте жители одного из районов проголосовали за закрытие своей мечети под угрозой лишения прав[890]. В Гиждуване секретарь партячейки и шесть активистов решили закрыть местную мечеть. Когда они ходили по селению, собирая подписи крестьян за закрытие, активисты угрожали всем несогласным изгнанием. Ашур-аксакал, бывший глава селения, поставил свою подпись, но, несмотря на это, его заставили во время, предназначенное для молитвы, подняться на минарет и помочиться во двор [Митрофанов 1930:37; Keller 2001:205–206]. После начала коллективизации закрытие мечетей часто было следствием царившего в СССР «головотяпства» (по сталинскому выражению), и многие мечети закрывали «административными способами». В феврале 1930 года член партии и председатель недавно созданного колхоза в кишлаке Катта-Ширабад Ферганского района Худайназар Ходжаназаров закрыл сельскую мечеть и пригрозил имаму арестом, если он вновь откроет ее или будет проводить рядом с ней намаз. В соседнем кишлаке Найман руководитель посевной кампании запретил проведение намаза. Во многих местах молящимся угрожали изгнанием из колхоза[891].
Закрытие мазаров происходило по похожей схеме. При множестве закрытых святынь у нас имеются материалы лишь о нескольких случаях, которые вызвали крупные скандалы. Один такой случай произошел весной 1929 года в селе Ворух в Таджикистане. В апреле местный совет предложил некоему Курбонову, руководителю окружного союза производителей фруктов и винограда, старое кладбище для организации заготовительного пункта. Жители села дали свое согласие с условием, что им выдадут средства для перемещения останков их предков на близлежащее новое кладбище, где также находился мазар. Курбонов отказался платить и обратился в Ворухский совет с просьбой об альтернативной договоренности. Ворухские активисты во главе с неким Шарифом Саидовым были рассержены «упрямством» своих соседей и, согласно отчету ОГПУ, решили показать им, что «в Ворухе еще жива власть». 11 июля они созвали пленум сельсовета и передали союзу производителей фруктов не только старое кладбище, но и мазар. На следующий день мазар затопили и начали разбирать. Когда жители Воруха спросили, кто дал разрешение на ликвидацию мазара, Саидов, как сообщается, ответил: «Я купил ваш мазар вместе
