с покойниками за мешок червонцев». Селяне напали на него и других членов актива и разрушили красную чайхану, находившуюся в селе. Саидов бежал в райцентр Исфара и обратился за помощью в милицию[892]. В конце концов вмешались окружные власти из Худжанда и приняли соломоново решение. И Саидов, и семеро жителей села, которых обвинили в уничтожении красной чайханы, были арестованы. После этого 200 ворухцев, включая женщин, отправились в Исфару, чтобы выразить протест против задержания. Районный совет взял ситуацию под контроль, но не смог отыскать никого, кто согласился бы поехать в Ворух для «разъяснительной работы».

Наиболее известным и запоминающимся эпизодом насилия во время этой кампании стало событие, занявшее заметное место в культурной мифологии советского Узбекистана, поскольку в нем участвовала одна из главных фигур пантеона советской узбекской культуры. Это событие произошло в марте 1929 года в горном кишлаке Ферганской долины Шахимардан и было связано с мазаром, считавшимся гробницей Али, зятя Мухаммеда. По этой причине Шахимардан долгое время являлся крупным центром паломничества. В число смотрителей мазара входили десятки семей шейхов и ходжей, живших в кишлаке рядом со святыней. В 1928 году по предложению самого Ю. А. Ахун-Бабаева местный исполком принял решение «ликвидировать» мазар и превратить кишлак в курорт для бедных дехкан. В октябре 1928 года для наблюдения за осуществлением этого проекта Центральным комитетом КПУз в Шахимардан был направлен не кто иной, как джадидский драматург Хамза Хакимзаде Ниязи. Хамзой двигал джадидский антиклерикализм в сочетании с советской критикой экономической эксплуатации. «Всем известно, что могила шахи-мардана [то есть Царя Мужчин] Али находится в Медине, поэтому очень сомнительно, что он посещал Туркестан, более того: знал ли он вообще о существовании Туркестана?» – писал Хамза в газетной статье после своего прибытия в Шахимардан.

Ходжи села Шахимардан, используя мнимую гробницу Али Шахимардана, вовсю грабили людей. Они утверждали, что Хасан и Хусейн [сыновья Али] их предки, что в их руках ключ рая и что тот, кто совершает религиозные обряды, отправится в рай, а те, кто не делает это, попадут в ад.

До сего дня эти шейхи, не работая, носили одежды обмана, держали посох дьявола и, перебирая четки, жирели, как свиньи щахимарданских полей… Они присваивали добро, непосильным трудом добытое трудящимися… отравляли их сознание суевериями. Так они накопили богатство[893].

По прибытии Хамза организовал комиссию по борьбе с суевериями (Хурофот билан кураш камисияси) и начал агитировать безземельных дехкан округа против мазаров. В октябре «сотни» жителей кишлака прошли по мазару маршем, водрузили на его купол красный флаг, повесили на дверь замок и отправили ключ в местный исполком[894]. Они открыли красную чайхану и печь для обжига, и на этом месте поселились 35 семей, отчасти для того, чтобы вытеснить ходжей[895]. Шейхи дали отпор, написав в местные органы госбезопасности и обратившись напрямую в УзЦИК с протестом против подобного обращения. Возмущенный такой «провокацией» Хамза, согласно ОГПУ, потребовал от шейхов опубликовать в печати заявление с признанием, что с точки зрения шариата их занятие преступно. Кроме того, он угрожал призвать на помощь Красную армию для ареста или высылки шейхов[896]. В этой напряженной обстановке прошла зима. В начале марта, накануне праздника в конце Рамадана (рўза ҳайит), секретарь сельсовета и глава комсомольской ячейки Абдулла Хатам-оглы с помощью нескольких милиционеров ворвался в здание мечети, сорвал все молитвенники, приклеенные к стенам, и арестовал муэдзина. В разгар волнений Хамза на неделю уехал в Коканд, откуда вернулся 17 марта. На следующий день актив сельсовета решил довести дело до конца и разрушить мазар. Когда начался снос, для защиты святыни собрались 300 жителей кишлака. Народное возмущение приобрело насильственный характер: толпа обезоружила милиционеров, избила Хатама-оглы и других членов актива, а когда появился Хамза, до смерти забила его камнями[897].

Этот случай еще интереснее, чем ворухский, поскольку здесь, помимо самовластия деревенского актива, наличествует обращение к языку шариата, использованному Хамзой. В порыве антиклерикализма Хамза клеймит «пиявок, бездельников и лентяев», которые жили за счет чужого труда, но тем не менее в рамках исламского дискурса это доступно пониманию. Со своей стороны, защитники мавзолея также разрушили красную чайхану и растоптали найденную в ней литературу и портреты, а кроме того, по данным ОГПУ, яростно бранили советскую власть и худжум. ОГПУ действовало быстро: оно арестовало 54 человека и в июне предало их гласному суду, в результате которого девять человек были казнены, 16 приговорены к тюремному заключению, 25 сосланы в другие регионы СССР и четверо оправданы[898].

По-видимому, в кампании против мечетей и мазаров партийное руководство и ОГПУ преимущественно оставались в стороне. Инициативой завладели местные активисты: то ли для того, чтобы подтвердить свои революционные заслуги, то ли опасаясь худших последствий, то ли желая испытать свою власть над соседями. По словам секретаря Бухарского окружного комитета партии,

мечети закрывались по постановлению партийных ячеек, комсомольских ячеек, по постановлению сельсоветов, бедняцких собраний или просто без всяких постановлений. Такое безобразное положение продолжалось с начала 1927 до конца 1928 года. <…> Между отдельными районами создавалось нечто вроде соревнования по закрытию мечетей[899].

Вообще-то партийное руководство издавало директивы о том, что культовые сооружения можно закрывать только «с санкции УзЦИК», но они обычно игнорировались, и бесчисленные закрытия продолжались (попытки собрать информацию о количестве закрытых мечетей и церквей приводят к весьма противоречивым результатам). По разным оценкам, в июле 1929 года число закрытых мечетей в Бухарском округе составляло от 200 до «не менее 400»[900].

Мечети и мазары превращали в клубы, красные читальни, склады, школы или, как это произошло в Бухаре, конюшни для лошадей ОГПУ. Подобное осквернение часто вызывало гнев и вспышки насилия среди населения, приводя власти в замешательство. Довольно любопытно, что, пока активисты занимались закрытием мечетей, из всех ведомств именно ОГПУ беспокоилось о «административных способах», которые при этом использовались. Орган госбезопасности добивался, чтобы Средазбюро вмешалось и отменило наложенный Худжандским городским исполкомом запрет на старый обычай во время Рамадана перед рассветом бить в барабаны, чтобы разбудить жителей, ибо такие меры подпитывали авторитет «антисоветских элементов», которые теперь могли утверждать, что советская власть притесняет религию[901]. В другом месте находим заявление некоего Кадырова о том, что мечети можно закрывать исключительно «по воле народа», а не «административными методами»[902]. К весне 1929 года партия стала опасаться подобных скандалов и протестов, которые они вызывали. Икрамов сердито замечал: «Сейчас вопрос так стоит, что