население кое-где советской власти уже не верит. <…> Если кто хочет, чтобы было восстание в Узбекистане, достаточно иметь несколько таких безобразных фактов»[903]. Коммунистическая фракция в УзЦИК разослала всем исполкомам категоричный циркуляр, напоминающий о недопустимости самочинного закрытия мечетей[904]. Эти проявления беспокойства и раздражения отражают довольно распространенную в советском государстве тех лет ситуацию, когда инициированные большевиками кампании становились неуправляемыми и оказывались в руках необузданных экзальтированных активистов. Партия редко удерживала контроль над проводимыми ею кампаниями по социальным или культурным преобразованиям. Все они приводили к «головотяпству» и «головокружению от успехов» среди кадров и больше разрушали, чем создавали новое, зато приобщали людей к советским инициативам и делали их советскими гражданами. В этом смысле антиисламская кампания в Узбекистане была вполне типична для СССР конца 1920-х годов.

Снятие паранджи как освобождение

Наконец, мы подходим к худжуму – кампании против паранджи и женской изоляции, которая была с большой помпой запущена 8 Марта 1927 года, в Международный женский день. В этот день в старых городах Ташкента, Самарканда, Коканда и Андижана на сотнях митингов с революционной поэзией и пламенными речами тысячи женщин бросали свои паранджи и чачваны в костры и провозглашали вступление в «новую жизнь». Подобные митинги в последующие месяцы прошли по всему Узбекистану. Публичный отказ от паранджи являлся театральным жестом, несомненно, будоражившим и одновременно ужасавшим участниц этих мероприятий, поскольку они нарушали границы скромности и приличия, строго предписываемые обычаями и религией. Худжум стал массовым мобилизационным прорывом, который готовился много месяцев. Он ознаменовал собой заметный сдвиг в политике партии касательно женщин.

Летом 1926 года женотдел присоединился к «идеологическому фронту» и призвал к активизации работы среди женщин в Узбекистане[905]. Подстегиваемое директивой Центрального комитета об «усилении» этой работы, Средазбюро решило энергично взяться за дело. От конференции к конференции задачи партийной «работы среди женщин» становились все амбициознее, смещаясь от образования и организации к тотальному наступлению на отсталые обычаи. Целью сделалось не что иное, как положить конец затворничеству женщин, всецело приобщив их к производительному труду и поборов традиционные культурные нормы, лежащие в основе этого затворничества[906]. Октябрьская конференция работниц женотдела постановила сделать «Худжум» (узб. «Наступление») девизом кампании, хотя упор на снятии паранджи был предметом серьезных споров в партии и до начала 1927 года не являлся главным элементом кампании [Пальванова 1982: 175; Kamp 2007: 162–165]. (Как проект Средазбюро, худжум должен был реализовываться во всех среднеазиатских республиках. В кочевых районах, где женщины, как правило, не закрывали лицо и где специфическая разновидность паранджи-чачвана была неизвестна, худжум сосредоточился на других проблемах, таких как калым и ранние браки[907].) Таким образом, кампания стала худжумом (наступлением) на саму паранджу, которую отныне рассматривали как главный инструмент изоляции и порабощения женщин. И напротив, раскрепощение означало отказ от паранджи и открытие лица, но не обязательно вело к надеванию европейской одежды. Большинство женщин, снявших паранджу, заменяли ее шалью или головным платком.

Первоначальные акции по отказу от паранджи являли собой потрясающий пример мобилизации населения, которую невозможно было поддерживать в течение длительного времени. По ходу кампании на плечи членов партии – мужчин было возложено бремя раскрепощения «своих» женщин. Во многих отношениях худжум стал площадкой для проявления власти мужчин над женщинами, часто осуществлявшегося через других мужчин. В кишлаке Асака митинг местного союза работников культуры постановил, что имена тех, кто снимет со своих жен паранджи, будут записаны на красной доске, а тех, кто не сделает этого, исключат из союза (а также из партии, в случае если они являются ее членами) и уволят с работы[908]. Секретарь партийной ячейки кишлака Уйчи (Андижанский округ) Бузрукханов собрал 15 имамов и велел им подписать декларацию, обязывающую женщин снять паранджи. Когда имамы отказались, Бузрукханов приказал арестовать нескольких из них, а затем приказал всем женщинам кишлака на следующий день явиться на собрание, иначе они будут иметь дело с милицией[909]. Агитационная комиссия в Самарканде пригрозила налогом тем женщинам, которые не откажутся от паранджи. С другой стороны, на посвященном отказу от паранджи митинге в Самаркандском районе Кукмасжид дочь некоего муфтия Файзуллы сорвала паранджи со многих женщин, не желавших этого делать[910]. Иные мужчины, по-видимому, восприняли происходящее как призыв к сексуальной вседозволенности. На свадьбу в Ахкачи глава союза взаимопомощи, некто Умарали Мирзаханов, привез с собой из Андижана четырех женщин без паранджей, с которыми он и несколько его друзей «устроили пьяную оргию», к немалому смятению ОГПУ, которое сообщало, что происходящее заставило крестьян спрашивать друг у друга, будут ли женщины, сбросившие паранджи, «должны пьянствовать и развратничать». В Касансае, также в Ферганской долине, глава райисполкома заставил активистку развестись с мужем и стать его любовницей[911].

Однако, в отличие от других кампаний этого периода, худжум вызвал массовую ожесточенную реакцию. Большинство женщин не желали снимать паранджу: либо по их понятиям о благопристойности такой поступок был немыслим, либо они страшились общественного и нравственного бесчестья, которое навлекал на них столь решительный шаг. В глазах большинства мужчин наступление на паранджу было наступлением на их представления о гендерно-нравственном устройстве общества. Многие мужчины и женщины пытались уклониться от худжума или притворялись, что участвуют в нем. В некоторых местах люди устраивали протесты в мечетях и на улицах. В Чуете волнения переросли в беспорядки и закончились тем, что толпа растерзала милиционера, а затем разгромила здание горсовета[912]. В июле выступавший на митинге в одном из кишлаков под Кокандом оратор после угроз толпы вынужден был спасаться бегством в сопровождении охранявшего его милиционера[913]. Но в первую очередь за худжум поплатились женщины, отказавшиеся от паранджи. Сразу после запуска кампании ее участницы сделались мишенью ужасающего насилия. Их подвергали словесным оскорблениям, называя проститутками, оплевывали и домогались на людях, избивали, насиловали и убивали. Трудно установить хоть сколько-нибудь достоверные данные, но за три года кампании случились сотни смертей и еще больше изнасилований и избиений. В результате отказ от паранджи стал делом опасным и неприятным, и многие женщины, уступая безысходному страху, снова закрывали лицо. Насилие привело к таким резонансным случаям, как гибель молодых актрис Турсунай Саидазимовой и Нурхан Юлдашходжаевой, которые были убиты родственниками за то, что опозорили свои семьи. Они стали новыми мученицами.

Однако напуганы были не все. Насилие породило большую решимость среди активисток и женщин, недавно отказавшихся от паранджи. Давление со стороны женотдела вынудило власти Узбекистана ужесточить уголовное преследование за преступления против женщин. В октябре 1928