неустановленные агитаторы, воспользовавшись отсутствием офицеров, сумели смутить несколько десятков человек, которые, забрав винтовки, толпой вышли на улицу, требуя прекратить кровопролитие. На Екатерининском канале эти солдаты вступили в перестрелку с конной полицией. В результате был убит один городовой и один ранен[876]. Потом солдаты сами вернулись в казармы. Через некоторое время в казармы прибыл полковник А. Н. Экстен. Он стал стыдить солдат. Его речь произвела на них впечатление. При выходе из казарм, уже на улице, полковник Экстен был убит в спину неустановленным лицом. Прибывшие «пре-ображенцы» окружили бунтовщиков и арестовали 19 из них, которых препроводили в Петропавловскую крепость.

События в Павловском полку явились для властей весьма тревожным сигналом, на который, впрочем, никакой соответствующей реакции не последовало.

Несмотря на инцидент в Павловском полку, ситуация в городе 26-го февраля в целом контролировалась правительством. Жёсткий отпор, данный войсковыми соединениями в центре Петрограда, а также известие о роспуске Думы возымели своё действие. В рядах заговорщиков чувствовалось смущение. Вечером 26-го февраля в доме Елисеева на Невском проспекте состоялось совещание Керенского с представителями левых думских фракций и революционных группировок. Керенский предложил обсудить вопрос «о наилучшем использовании в революционных целях возникших беспорядков и дальнейшем планомерном руководительстве таковыми»[877].

Неожиданно для него участники совещания стали высказывать мнения, что революция не удалась и нужно заканчивать противостояние. Для Керенского это было большой неожиданностью. Весь вечер 26-го февраля он находился в состоянии растерянности. Соратник Керенского В. Б. Станкевич вспоминал, что он вечером 26-го февраля «отправился в Таврический дворец. […] Я быстро получил пропуск и стал искать Керенского. Его я нашёл в просторном зале, где кроме него был только Чхеидзе, с поднятым воротником, оба в волнении. Чхеидзе всё время бегал из угла в угол. Я спросил кого-то из окружающих, где остальные члены Думы. Мне ответили, что разбежались, так как почувствовали, что дело плохо»[878].

Для думских революционеров дело действительно могло закончиться плохо. В случае если бы 27-го февраля правительство и войска проявили бы такую же твердость, как и 26-го, революция была бы подавлена. А это означало бы, что вернувшийся в столицу царь предал бы Керенских и Чхеидзе военно-полевому суду. Как Николай II умел подавлять революцию и чем заканчивались для бунтовщиков военно-полевые суды, Керенские и Чхеидзе хорошо помнили по 1906 году. Вот почему думские революционеры, словно мыши, разбегались из Таврического дворца!

Но именно в этот момент, по нашему мнению, происходит качественный поворот в февральских событиях.

Организовав беспорядки в Петрограде, Керенский, Чхеидзе, а также их заграничные кураторы пытались устроить в России именно революцию. То есть по классической формуле: провокация с «голодными» рабочими, расстрел «мирной» демонстрации правительственными войсками, вооружённое «восстание», захват мостов, банков, телефонных станций, арест правительства. Цель переворота была однозначной — свержение монархии и провозглашение республики. Керенский и его сподвижники, судя по всему, вообще не посвящали в свои планы старых подельников по Думе: Родзянко, Гучкова, Милюкова. Примечательно, что эти деятели в своих воспоминаниях весьма неохотно пишут о своей роли в Февральской революции. Всячески критикуя деятельность правительства и Хабалова, они обходят молчанием свою деятельность.

Для «Прогрессивного блока» события февраля 1917 года действительно были неприятным сюрпризом. Как мы могли убедиться, не Государственная Дума руководила событиями с 23-го по 26-е февраля, не под думскими лозунгами происходили демонстрации и митинги. Они проходили под лозунгами левых партий, под лозунгами Керенского. Но к вечеру 26-го февраля стало ясно, что революция Керенского потерпела поражение! Призывы «Долой самодержавие!» не нашли поддержки ни в армии, ни в народе, а главное, они не были политически осуществимы. Безволие властей, отсутствие единого командования, свободная революционная агитация в войсках посредством «братания» рабочих с солдатами — привели к хаосу, создали опаснейшую ситуацию для государственного порядка в столице. Но с точки зрения общегосударственного устройства Российской империи, с точки зрения монархического строя — события в Петрограде не представляли смертельной опасности. Возвращение в Петроград императора, или даже посылка им верных воинских частей, восстановили бы порядок в столице в считанные часы. Это хорошо понимали заговорщики. Нужно было придать перевороту какие-то легальные формы. Для этого нужно было вернуться под лозунги Государственной Думы и выдвинуть на первую роль легального руководителя, пользующегося авторитетом в военной верхушке. Так на политической сцене вновь оказался Родзянко с главным требованием «Прогрессивного блока» — «Ответственным министерством». Не вызывает сомнений, что Керенский и его левые соратники предполагали использовать это старое требование лишь для направления революции в новое русло.

Вечером 26-го февраля Родзянко встретился с Керенским и Чхеидзе в помещении Государственной Думы. Станкевич пишет, что в тот момент, когда он наблюдал бегающего из угла в угол Чхеидзе и взволнованного Керенского, «Родзянко говорил по прямому проводу с фронтами»[879]. Мы знаем, что именно в это время в Ставке были получены телеграммы Родзянко. Таким образом, можно считать, что вечером 26-го февраля 1917 года переворот вступил в новую «легальную» стадию и главным действующим лицом, конечно фиктивно и конечно временно, становится Родзянко. Керенский был вынужден пойти на союз с Родзянко, так как без его участия генералитет не решился бы поддержать открытых революционеров, и революция была бы неминуемо подавлена. Со своей стороны Родзянко и стоящие за ним члены «Прогрессивного блока» понимали, что настал час, когда они могут реально прийти к власти, воспользовавшись беспорядками Керенского. Для этого надо было убедить Голицына обратиться к Государю с просьбой об отставке, а затем добиться от Государя «призвания лица, которому может верить вся страна, и поручить ему составить правительство». Не вызывает никаких сомнений, что таким лицом должен был быть сам Родзянко. Таким образом, 26-го февраля 1917 года Родзянко примыкает к революции и прикрывает её авторитетом Государственной Думы. Причём позже в своих мемуарах Родзянко этого и не скрывал. «Конечно, — писал он, — можно было бы Государственной Думе отказаться от возглавления революции (выделено нами — П. М.), но нельзя забывать создавшегося полного отсутствия власти и того, что при самоустранении Думы сразу наступила бы полная анархия, и Отечество погибло бы немедленно»[880].

Читая эти строки, невольно соглашаешься с графом С. Ю. Витте, который писал, что «главное качество Родзянки заключается не в его уме, а в голосе, — у него отличный бас»[881].

Как будто Родзянко не понимал того, что, прикрыв преступную группировку Керенского и компании именем легального высшего государственного органа, он, Родзянко, как раз и привёл Думу к самоустранению, а Отечество к немедленной гибели.

Начиная с 26-го февраля Родзянко начал проявлять кипучую активность. Однако это была активность совсем иного рода,