На сей раз Иван увернулся. Перехватил полотенце, дернул, и Алиса повалилась на кровать.

– Совсем уже, да? Как она? – вспылила жена, однако Иван привлек ее к себе.

– Тише, Лисичка, тише… Успокойся. Сейчас ты все подробно расскажешь, а потом мы с тобой…

Рука его коснулась Алисиной коленки.

– Щас! – фыркнула жена и вывернулась из объятий. – Не заслужил!

– Лис… Мы же так давно…

– Сначала заработай!

Секунда – и Алисы след простыл.

Иван вздохнул. Зашибись. И похандрить-то, поваляться нельзя: надо вставать, выяснять, что с Васькой.

– Чего бузишь? – спросил он погодя, переступив порог детской.

Молчание. Иван посмотрел на дочь, которая, нахохлившись, сидела под подоконником, по шею укрытая одеялом. А потом шагнул, тряхнув баночкой.

– Время желейных ми-и-ишек! Хочешь их, Васенька?

Васька буркнула что-то сердитое и спряталась в своем коконе с головой.

Иван вздохнул и, приблизившись к дочери, сел. Васька, поняв, что он рядом, зашебуршилась под одеялом. Вот мелькнула ручка, вот неосторожно высунулась пятка…

– Вот я тебя! Цап!

Визг, писк!

Васька чуть выскользнула из одеяла и завопила, становясь удивительно похожей на мать:

– Уди!..

– Понял. Ухожу. – Иван поднял руки. Но витаминки на столе оставил – прямо на прописях, украшенных каракулями.

Эти прописи были еще одной причиной Алисиной бесячки. Васька не могла вывести ни одной буквы и только малевала абстракции.

А порой на нее накатывала злость. Иван помнил, как однажды Васька, встав у неосторожно открытого окна, кидала в прохожих игрушки и Алисины вазочки. После пришлось приглашать психолога и пить успокоительные.

Иван жалел, что Васька не может ходить в детский сад, как обычные дети, – или хотя бы в спецгруппу для ребят с особенностями развития. Из-за слабого иммунитета и нестабильного поведения врач рекомендовал им домашнюю жизнь.

Никто не мог сказать, какой станет Вася, когда вырастет. Сможет ли преодолеть недуги, найти любовь, попутешествовать… Порой она так мечтательно смотрела на другие страны по телевизору, что у Ивана щемило сердце. Он понимал, чего ей хочется. Или думал, что понимал.

Мысли о будущем дочери вертелись в голове весь тот день. Даже ночью, когда Алиса демонстративно отодвинулась на край кровати, в сознании Ивана продолжала ходить и кидать игрушки Васька: злая, какая-то скособоченная, в его кошмаре она, шаркая, бродила по детской и несла тарабарщину, а вокруг нее, исторгая кровавые фонтанчики, бегали безголовые куры.

Иван проснулся в холодном поту.

А потом понял, что из детской и правда доносятся шаги.

Васька не спала. Хотя часы показывали час ночи.

Иван глянул на спящую жену: будить ли? Да нет, орать начнет. Он встал, нащупал тапки, двинулся в коридор…

Но у входа в комнату замер.

Из приоткрытой двери тянулся бледный свет: это луна светила в детскую мимо отдернутой Васькой занавески. А сама дочь…

Топ-топ. Шур-шур.

От стены к стене.

«Господи, только лунатизма нам не хватало», – тоскливо подумал Иван и позвал дочь:

– Васенька!

Тишина.

Иван пробрался к тумбочке, чтобы включить ночник.

– Ты чего тво… – ласково начал Иван и не договорил.

Нет, в комнате не было никаких безголовых кур. Но Васька продолжила свои хождения, не обратив внимания ни на свет, ни на его слова.

Зато теперь, когда стало светлее, Иван смог разглядеть, что дочка передвигалась, зажав что-то под мышкой. И то и дело поглаживала это свободной рукой.

«Опять кота вообразила?» – успел подумать Иван – и вдруг понял, что ошибся.

Осознание пригвоздило к месту, а глаза продолжили смотреть на яйцо, камень или черт его знает что такое, прижатое к телу дочки. То, что он давно выкинул вместе с петухом.

«Ночью залезла в мусорку. Вынула и спрятала», – это было единственным объяснением.

Иван встряхнулся. Это уже ни в какие ворота! Он шагнул к Ваське, собираясь забрать дрянь, но дочь отскочила и…

Зашипела, как гюрза.

– Вась?..

Глаза ее сверкнули. Рот искривился, а потом…

Яйцо выпало из-под мышки и закрутилось на ковре.

Кр-р-рак. Поверхность прошила молния.

Шр-р-рф. Еще одна.

На пол полетели скорлупки. Что-то полезло изнутри, торопясь в комнату и издавая воркование. Но Иван ничего не успел сделать. Он оцепенел, продолжая смотреть на то, что не могло, просто не могло происходить в их квартире.

Потому что из яйца выбиралась невероятная тварь, росшая с каждой секундой. Вот трепыхнулся мокрый гребень, словно покрытый зеленой плесенью, вот хлестнул воздух змеиный хвост со скорпионьим жалом на конце. Из клюва, украшенного частоколом мелких зубов, показался раздвоенный язык, что попробовал на вкус воздух. Когтистые лапы со шпорами, роняя густую слизь, царапнули ковер, а тулово, покрытое жабьими бородавками, расплющило последние скорлупки в угольную пыль.

А потом тварь подняла голову. Увидела Ваську.

И двинулась на нее.

Иван не успел защитить дочь. Когда он рванул к ней наперерез монстру, его глаза – две плошки червонного золота – обратились к нему и…

Кости превратились в арматуру, а плоть – в бетон. Иван окаменел, не в силах ни шагнуть, ни пискнуть. Лампочка лопнула, и комната погрузилась в полумрак, в котором двигалась лишь тварь – тварь, что развернулась на полпути и стала приближаться к Ивану.

Раздвоенный язык так и метался в чудовищном клюве-секаторе.

«Жри меня! Меня! Не трогай ее!» – мелькнуло в мыслях дикое и отчаянное.

Ладони коснулось острое. Чуть развернулись кожистые крылья, как у летучей мыши.

Тварь ткнулась в ранку клювом. Лизнула кровь, отодвинулась, подняла на Ивана золотые глаза…

Он не знал, чем бы кончилось дело, если бы не Васька.

– Апа?

Монстр застыл и развернулся, издавая горловые звуки.

Иван увидел, как Васька заморгала, точно просыпаясь. Затем увидела обоих.

Но вместо того, чтобы заорать, радостно пискнула:

– Апа! Иичко ожило!..

Мгновение – и она рядом: трогает монстра ручонками, не обращая внимания на его облик, а этот монстр…

Иван бы упал, если бы не оцепенение. Потому что тварь, по всему своему виду созданная терзать и убивать, вела себя с Васькой, словно котенок. Разве что не мурлыкала.

– Апа, поладь его, поладь!

Чудовище повернуло голову, блеснуло глазами – и Ивана отпустило. Тело бросило в дрожь; Иван упал и почти сразу вскочил, борясь с дурнотой.

«Пошел прочь!» – хотел заорать он, но лишь засипел. Однако тварь посыл поняла: выскользнула из Васькиных объятий, вспорхнула на подоконник и вновь опасно сверкнула глазами.

– Апа, не злись! – метнулась между ними Васька.

Чудовище моргнуло. И, точно передумав, отвело взгляд от Ивана – а после замерло, заметив за стеклом луну. Когтистая лапа царапнула окно, из клюва донеслось шипение.

«Открыть, выпихнуть на улицу!»

Иван не понял, как оказался у окна.