Поэтому я просто бьюсь головой о стену, осознание того, какую боль я причинил ей, является моим главным стимулом.

— Почему? — прохрипел я, выставляя вперед кулаки. — Почему я не могу быть нормальным? — кричу я, устав от этого существования... устав от всего, что меня окружает.

— Почему она не может быть моей? — слова вылетают из моего рта, когда я падаю на пол.

Я никогда не хотел чего-то для себя, никогда не жаждал ничего так, как ее. Она была единственным человеком, который принял меня с распростертыми объятиями, единственным, кто когда-либо видел меня.

Единственная, кто заставил меня почувствовать себя человеком.

И я чуть не убил ее.

Мои глаза влажные, от крови или слез, я не знаю. Не тогда, когда все, о чем я могу думать, это мое бесплодное будущее без нее.

— Почему она не может быть моей? — я бросаю вопрос во Вселенную, уже зная ответ.

Ты не заслуживаешь ее. И никогда не заслуживал.

И все же она была у меня. На несколько коротких мгновений она была моей, а я — ее.

Я все еще принадлежу ей, но она никогда больше не будет моей.

Я никогда не хотел причинить ей боль. Черт, я обращался с ней аккуратно, боясь, что мой грубый характер отпугнет ее и заставит понять, насколько я не нормален. И я был так осторожен.

Черт, но я был осторожен. Я отказывал себе бесчисленное количество раз, когда все, чего я хотел, это погрузиться в ее жар, потеряться в ее сочном теле... наконец сделать ее своей.

Но я воздерживался, потому что это причинило бы ей боль.

И я никогда не хотел причинять ей боль.

Я ничего не могу поделать с тем, что образы ее избитого тела наводняют мой разум, а тот факт, что я взял ее как животное, заставляет меня хотеть покончить с собственным жалким существованием. Перед глазами пляшут воспоминания. Маленькие фрагменты того, как я входил в нее как зверь, ее крики боли, когда она пыталась остановить меня, ее маленькие ручки, толкающие меня в плечи, когда я был слишком груб.

— Сиси, — простонал я, страх, отчаяние и опустошенность зарождались во мне и достигли такого пика, что я начал неудержимо дрожать. Все мое тело начало дрожать, зрение затуманивается, когда все рушится.

Я подвел ее. Я подвел ее. Я подвел ее.

— Черт, — проклинаю я, чувствуя, что поскальзываюсь, в голове толпятся голоса, пульс скачет, а все новые и новые посторонние мысли стремятся свести меня с ума.

Я не знаю, как, спотыкаясь, выхожу из ванной, направляюсь прямо к своему секретному шкафу, достаю оттуда успокоительное и ввожу его себе в вену.

Ее лицо — последнее, что я вижу. Ее прекрасное, прекрасное лицо. Самое красивое из всех, что я когда-либо видел. Ее очертания начинают вырисовываться передо мной. Мои глаза опускаются, я могу лишь восторженно наблюдать за ней.

— Дьяволица, — протягиваю я руку, чистый воздух приветствует меня. — Мне жаль, — наконец произношу я слова, которые она заслуживает услышать.

— Я бы хотел быть нормальным, — бормочу я, мое тело медленно отключается. — Тогда бы я тоже смог любить тебя.

А потом остается только чернота.



— Сколько времени ты собираешься хандрить? —спрашивает Ваня, когда я оттаскиваю одно из тел в подсобку, чтобы Максим с ним разобрался.

— Я не хандрю, — бормочу я себе под нос.

— Хандришь. Только на этой неделе ты убил десять человек? Двадцать?

— Скорее пятьдесят, — бормочу я, и она поднимает бровь.

— Они все заслужили это, — говорю я ей, — они приходили за мной мстить один за другим. И что я должен делать? Принять их с распростертыми объятиями?

— Может быть, — она пожимает плечами, переходя на мою сторону, чтобы изучить результаты моего последнего эпизода. — Поскольку у тебя явно есть желание умереть. Ты прекрасно знаешь, что теперь ты — мишень для всех. Тем не менее, ты перестал носить с собой оружие. Если это не самоубийство, то я не знаю, что это.

— Что я могу сказать? Мои навыки превосходят любое оружие, — говорю я самодовольно, но она пихает меня локтем в бок, указывая на мою новую рану.

— Конечно, тогда что это?

— Я не помню. Наверное, кто-то ударил меня ножом во время последней драки. — Я пожимаю плечами, задирая рубашку, чтобы показать неприятный на вид порез под ребрами. Почти как щекотка, но я ее почти не чувствую.

— В один прекрасный день ты просто истечешь кровью, —качает она головой и тащит меня к аптечке.

— Разве это не будет милосердием? — тихо шепчу я.

Прошло три недели после инцидента на складе, и все это время я только и делал, что ходил за смертью, но безрезультатно. В конце концов, мой инстинкт самосохранения вспыхивает каждый раз, и даже если я хочу, я не могу опуститься.

— Тебе нужно позаботиться о себе, брат, — говорит Ваня, в ее глазах беспокойство. — Помни о своем обещании, —напоминает она мне, и я закрываю глаза, вздыхая.

В последние недели я только и делал, что забывал о своем обещании. Я так стремился сделать все возможное, чтобы вырваться из заточения собственного тела, что совершенно забыл о своем обещании отомстить.

— Ты права, Ваня, — признаю я. — Мне нужно вернуться в игру.

— Можно сказать, что тебе нужно выйти из игры. Перестань на секунду убивать людей и допроси их. Помнишь, что сказал Олег?

Ее вопрос заставляет меня задуматься, и я вспоминаю события дня, морщась от того, что в этих воспоминаниях есть она... Но Ваня права. Олег намекнул, что я расстроил некоторых важных людей.

— Ты думаешь, они как-то связаны с проектом «Гуманитас»?

— Может быть, — пожимает плечами Ваня, подталкивая меня к бинту, — но стоит разобраться.

— Ты права, — соглашаюсь я.

Взяв марлю, я начинаю вытирать кровь с раны, отмечая, что она не такая глубокая, как я думал раньше. Я очищаю и дезинфицирую ее, но, скорее всего, придется накладывать швы.

— Позвони Саше, — говорит мне Ваня, но я только качаю головой.

— Я сам, — отвечаю я, беря хирургическую иглу и нитку. Я провожу иглу через кожу, сшивая две