нет ничего нужного. Это прежде всего болота. Таким образом возникла целая болотная культура, которая является скрытой изнанкой всего русского мира. Это и есть подлинный, коренной, изначальный русский мир, дославянский, праславянский, который можно сравнить с миром индейцев Северной Америки.

В этом смысле Моня – настоящий Дон Хуан, но гораздо более осторожный, чем мексиканский Дон Хуан, знакомый Карлоса Кастанеды. Я очень сомневаюсь, что Карлос вызвал бы у Мони такую степень доверия, которую он вызвал у мексиканского Дона Хуана. Полагаю, что Андрей Викторович смог бы наебать своих Карлосов так, что комар носу бы не подточил. Финно-угорский комар северокарельского разлива. И никто из этих Карлосов не догадался бы, что перед ним опытный шаман, уделяющий физиологии комаров пристальное и трепетное внимание. Моня много раз заявлял, что комары и пустота располагаются в центре его интеллектуальных медитаций. Глубоко болотный взгляд на вещи.

При этом он вроде бы очень цивилизованный человек, крайне современный, вестернизированный, пребывающий в курсе всего самого актуального, любящий современное искусство, любящий модернизм, модернистскую музыку, обожающий компьютерные игры, гаджеты, девайсы и так далее. Эта риторика во многом заимствована Андреем Викторовичем из оттепельной риторики физиков, которые некогда противостояли (как читатели, наверное, помнят) лирикам. Эта рационалистическая, вполне культивирующая прогресс, культивирующая достижения науки риторика является в данном случае виртуозно сплетенной завесой, которая скрывает некие магические умения. Причем скрывать эта завеса должна не только от других, но и от самого себя. Шаман не должен знать, что он может. Отголоски этих магических принципов слышны в словах Иисуса Христа: «Поступайте так, чтобы ваша правая рука не знала, что делает левая». Андрей Викторович всегда следовал этому принципу. Правая его рука создавала гирлянды каких-то отвлекающих маневров, очень отточенных и блестящих, а левая рука совершала таинственные и мистические деяния.

Период его жизни с Ирой Наховой мне хорошо запомнился, мы тогда много общались. Ира создавала так называемых «альфредиков». Это были мешочкообразные существа, сшитые из ткани и набитые то ли ватой, то ли песком, то ли каким-то другим материалом, крайне асимметричные: такие неудачные эмбриончики, которым явно не светило ничего в эволюционной цепочке. Обреченные плоды некоего неизвестного инцеста. На тему этих существ она делала картины и куклы, целый мир «альфредиков». Андрей через какое-то время, когда они уже поселились на Малой Грузинской в квартире Иры, сделал один из своих первых объектов – «Кучу». Замечательный объект, который всех вдохновлял. Имелась специальная полочка, на эту полочку каждый из приходивших гостей должен был что-нибудь положить. При этом Андрей аккуратно вел тетрадь, где записывалось, кто и что положил: имя, дата. Так осуществлялось кормление кучи, и куча постепенно росла. После чего последовала серия других объектов. Потом уже эта деятельность переросла в акции, перформансы.

Не могу сказать, что я был постоянным зрителем акций КД, но всё же на многих присутствовал. Я рад, что мне удалось побывать на некоторых из них в качестве ребенка. Именно возможность увидеть акции КД детскими глазами я считаю особенно ценной.

Для детского сознания всё, что происходило там, казалось совершенно естественным. Никаких вопросов: «Почему дяди это делают?» – не возникало. Было глубоко и сразу же понятно, почему они это делают. Даже при приближении к Киевогорскому полю (хотя ты двигался от станции Лобня по довольно плоскому ландшафту) появлялось ощущение подъема, почти физического. Как будто ты взбираешься на гору. Даже воздух как-то менялся. Ты попадал на некий более высокий этаж реальности, который при этом коммуницировал с подземными этажами, был с ними напрямую связан. И то, что происходило на этом этаже, казалось крайне важным. Потому что это была игра, но игра на магических основаниях. Магическая игра. Мысли о том, что это каким-то образом связано с тем, что называется искусством, тогда не возникало, хотя меня окружали знатоки этого дела: собственно мой папа и Кабаков. Они объясняли, что это жанр современного искусства. Но мне лично это почти ничего не говорило, точнее, я понимал, что это только так говорится, для отмазки. На самом деле это какие-то магические действия, просто придумана неплохая отмазка называть это всё искусством. Я был просто в восторге от качества этого прикрытия, заценил способность этого слова «искусство» растягиваться и прикрывать собой, как пеленой, самые разные явления. То есть оценил защитные функции, которые содержатся в этом названии «искусство». Всё это показалось мне крайне обаятельным, крайне интересным.

Виктория Мочалова, ПП, Ирина Пивоварова, Эрик Булатов и Олег Васильев на акции КД «Место действия», октябрь 1979 года

Портрет Андрея Монастырского. 1988

Прежде всего, люди, которые это делали, мне сразу же очень понравились: и сам Андрей, и его коллеги по КД. Коля Панитков запоминался и выделялся среди группы кадэшников своим гигантским ростом и необычной внешностью, очень крупными, резкими чертами лица. Такой великан обязательно присутствует во всех сказочных магических группировках. Это тот, кого называют Большой. Большой человек. Он всегда сопровождает главного шамана, является очень важным сопровождающим его лицом и помощником, а также носителем особо тайного знания. То есть если Моня – это некий тайный человек, то за ним скрывается еще более тайный человек – Николай Семенович Панитков.

Обрисую состав КД, как я видел его детским, медленно взрослеющим взглядом. В магической группировке должны присутствовать так называемые мертвые, то есть ожившие мертвецы. Эту роль исполняли Макаревич и Елагина. Всё их творчество, весь их дискурс говорил о том, что они не так давно явились из мира мертвых, где они чувствовали себя как дома. Здесь, в мире живых, они ведут себя достаточно уверенно, являются профессионалами своего дела, но каждое их слово, каждое их движение, тип их шуток свидетельствуют о том мире, откуда они пришли. Для детского сознания становилось понятно, что два мага, Андрей Викторович и Николай Семенович, оживили этих мертвецов, вынули их из потустороннего мира и включили в группировку активно действующих магов. Здесь важно отметить, что это не какие-то китчевые «злые мертвецы». Напротив, они добры особенной добротой, умны, человечны, тактичны. Такое и не снилось живым.

В группе также должны присутствовать так называемые скрипторы – те, кто фиксирует происходящее. К этому типу персонажей относились Кизевальтер и Ромашко. Они отличаются молчаливостью, зато очень четко всё фиксируют. В их руках всегда присутствовали фотоаппараты. Хотя фотоаппарат был и у Макаревича, потому что мертвые тоже должны составлять свой отчет для мира мертвых. Кизевальтер выступал в духе доктора Уотсона, который не вполне понимает, что происходит, но последовательно