детства такая. Вместо мотанок к стрелам да ножам тянулась. Чуть об отцовский меч пальцы не обрезала. Хорошо хоть, пан Кожемяка ее вразумил. Да видать, не до конца, раз ты здесь. Ну да ничего, муж доделает то, что отец начал. А ты иди, коль не трусишь. Только я тебе помогать не буду, не обессудь. Не хочу, чтобы меня кипятком ошпарили или березовыми прутами по лицу отстегали.

– За красоту свою волнуетесь? – улыбнулась Итрида.

– А то ж, – серьги банницы зазвенели, словно возвращая насмешку.

Старуха задумчиво склонила голову и вдруг быстро подалась вперед, стиснув сухими и на удивление сильными пальцами руку Итриды.

– Ты за свою красу тоже порадей, – зашептала она удивленной бродяжнице. – Как увидишь два кувшина, бери тот, от которого мятой пахнет. Тогда не попортишь ни личика, ни тела белого.

Бродяжница не успела и слова сказать, как бабка выпустила ее и потопала к терему, не сказав ни слова на прощание. Банница хромала на обе ноги и негромко мурлыкала под нос скабрезную песенку какие только в дрянных корчмах распевают. Итрида покачала головой и толкнула тяжелую дверь, низко наклонившись, чтобы не расшибить лоб о притолоку.

В предбаннике монотонно звенели комары. Пахло раскаленным камнем и смолой. В крохотную комнатушку втиснулись стол и две скамейки, в стены были вбиты деревянные колышки для одежды. На столе стояли чашки: видать, Кажена чаевничала после мытья. Итрида сбросила холстину на лавку, быстро разделась и нырнула в темное чрево бани.

Низкая лохматая тень порскнула в угол и ощерила мелкие острые зубки, сверкая желтыми глазами. Увидев девушку, тень начала раздуваться, расти, становясь все больше и больше. Она рычала и щелкала зубами, по стенам и потолку поползли кривые полосы темноты. Мягкое тепло подостывшей бани мигом сменилось лютым холодом. Итрида вздрогнула, переступила с ноги на ногу, поджав озябшие пальцы, и вздохнула. Потом позволила огню проступить под кожей, осветив темное нутро бани. Засвистело-заухало, и тень мгновенно уменьшилась, став даже меньше, чем была.

– Огневух-х-ха, – зашипел анчутка.

– Не обижу, – мотнула бродяжница головой. – И веник оставлю. Только не мешай.

Зашуршало, раздался цокот маленьких когтей, и анчутка сгинул. Тепло вернулось и мягко обняло тело, расслабляя сведенные судорогой усталости мышцы. Итрида потерла плечо и потянулась за ковшиком.

И невольно задумалась: интересно, чем сейчас занят Болотник?

Глава 32. Тревожные колокола

Оставив Итриду на подворье Кажены Кожемяки, Марий направился в сторону Школы Дейва. В Червене его многие знали в лицо, но одежда охотника и низко надвинутый капюшон подарили дейвасу еще несколько минут блаженного одиночества. Меч он обмотал тряпками сразу, как только покинул Кажену и Итриду. Дочка купца настойчиво зазывала погостить и Мария, но он как мог вежливо отказался, сославшись на то, что должен встретиться кое с кем.

– Пан Зверобой, неужто вы убегаете от таких красавиц к кому-то еще более прекрасному? – говоря о красавицах, Кажена недвусмысленно подхватила Итриду под локоток, и Марий едва не рассмеялся при виде насупленного лица Огневицы.

Она прожигала его таким взглядом, что, вырвавшись наконец из цепких коготков Кожемяки, Марий оглядел себя со всех сторон, проверяя, не осталось ли на одежде паленых дыр.

Болотник устало вздохнул и потер лицо рукой, часто моргая и щурясь на далекие проблески факелов в руках ночной стражи. Видят боги, ему хотелось бы забрать Итриду с собой, но он не мог привести ее в Школу, не проверив, осталось ли от пристанища дейвасов еще хоть что-то. Марий всерьез опасался, что за высокими стенами он может найти не верных соратников, а стаю пирующего на трупах воронья и засилье Опаленных.

При всем том, что хитрая лиса Кажена не вызывала у него ни малейшего доверия, она была лишь человеком. А с человеком в случае чего Итрида справится. И ей сейчас безопаснее схорониться на богатом подворье, чем показаться всему Червену, да еще и в компании с ним.

Ноги сами привели его к знакомым воротам. Марий задрал голову, разглядывая уходящую к небесам ограду, поставленную для защиты горожан от выплесков силы молодых огненосцев. Но кроме того, в случае опасности она позволяла легко превратить Школу в маленькую крепость.

Дед Светогора, помнится, приказал разнести эту стену до основания, когда взъелся на огненосцев за отказ убивать по его велению. Стрельцы рьяно взялись за исполнение приказа, но успели лишь надкусить жирный кус пристанища дейвасов, прежде чем князя поглотило горнило войны с аварами. Какое-то время стена так и стояла с проломом, как будто дейвасы надумали сделать вторые ворота рядом с главными. Потом пролом заделали красным камнем, и теперь он алел посреди стены, словно свежий шрам. Как молчаливое напоминание о том, что князья приходят и уходят, а огневики будут в Беловодье всегда.

Или до тех пор, пока в них будет нужда.

Марий вздохнул, поправил перевязь замаскированного меча и трижды стукнул в маленькое слуховое оконце. Оно открыл ось, и Мария внимательно оглядели ярко-зеленые глаза, не к месту напомнившие Ясмену.

– Марий!.. – стражник охнул и пропал из окошка.

Тут же загремели засовы, и до Мария донеслись голоса, орущие во всю силу: «Болотник вернулся!» Он невольно улыбнулся, снимая капюшон и проводя рукой по взмокшим и прилипшим ко лбу волосам.

Ворота распахнулись неохотно, тяжело, скрипя и ругаясь, как старая бабка-ключница. В проход вылетел худой белобрысый парнишка и с нечеловеческой силой стиснул Мария в объятиях. Марий от неожиданности опешил, но потом усмехнулся и встрепал соломенные волосы.

– Полно. Вы что тут, похоронить меня успели? Всего-то пару месяцев не виделись. К тому же я постоянно писал Визуну…

– Он боялся, что это не вы, а я верил! Всей душой верил в каждое словечко, – единственный ученик Мария по имени Радмил наконец вспомнил, что перед ним его наставник, и отлепился от охотничьей куртки, шмыгая носом и тут же утираясь рукавом.

Марий только закатил глаза: хоть парнишка и жил в Школе уже два года, простецкие повадки из него выбить никак не удавалось.

– Пан Визун, кажись, вовсе перестал спать с того дня, как вороны первую весточку про сгоревших принесли. А уж как птица попыталась ему глаза выклевать – и вовсе чуть от злости не задохся. Заперся в светлице своей да только указания из окна и раздавал.

Парнишка перешел на доверительный шепот.

– А лицом-то, лицом черен стал, верно, изробился весь…

Радмил и Марий шли через двор Школы. Марий вполуха слушал ученика, запоминая важное в его рассказе, и одновременно подмечал изменения, коснувшиеся Дома Дейва. Школу назвали так по имени первого огненосца,