Шрифт:
Закладка:
Но когда Кажена споткнулась на полуслове, рассказывая о том, как своими глазами видела караальского посла на расстоянии вытянутой руки, Итрида насторожилась.
– В чем дело?
Дочь купца передернула плечиками под льняным сарафаном и огладила темную косу, переброшенную на грудь.
– В мире так много всего интересного… Я бы хотела своими глазами увидеть города шеххов и огромных белых китов караальских холодных морей, промчаться на степняцком коне по полю цветущего вереска, а потом пить забродившее молоко кобылиц и плясать под шаманский кудес. Хотела бы встать у руля корабля – неважно, сухопутного или морского. Хотела бы так много… Наше Беловодье полно тайн, но оно – лишь шкатулка в казне целого мира.
– Ты молода, богата и красива, – заметила Итрида. – Разве этого недостаточно, чтобы выбраться из шкатулки?
Кажена притенила глаза короткими густыми ресницами, тщательно пряча взгляд.
– Не думаю, что супруг позволит мне такие вольности. Батюшка сговорил меня зимой. По осени будет свадьба.
– Но разве твой отец не готовил тебя в наследницы своего дела?
– Батюшка приказывает, и я подчиняюсь. Он передумал. Решил, что в замужестве от меня больше пользы будет, – ровно ответила Кажена, по-прежнему пряча взгляд.
Вся ее живость и искристый смех растаяли, сменившись сжатыми губами и задеревеневшей спиной.
Итрида подняла голову и вдохнула диковинную смесь городских запахов: дыма и выпечки, конского навоза и людского пота, речной воды, сырого камня и поверх всего – терпкой ягодной наливки. Несмотря на странные сочетания, пахло приятно. Итриде показалось, что это запах свободы.
За бродяжницу никто ничего не решал уже давно. Но лишь сейчас она поняла, что такая оторванность от рода может быть и благом, а не только проклятием.
– Мы пришли, – прервала ее мысли Кажена.
И вправду, они уже какое-то время стояли у резных ворот, сейчас распахнутых настежь, в которые челядинцы заносили многочисленные сундуки и тюки, привезенные Каженой. Сама Кожемяка снова улыбалась и благосклонно кивала взахлеб рассказывающей ей что-то девушке одних с нею лет. Выслушав челядинку, Кажена обернулась к Итриде и повела рукой в сторону видневшегося за воротами терема.
– Добро пожаловать в дом моего батюшки.
Когда они пересекали чистое широкое подворье, раздалось хриплое карканье. На конек терема сел ворон – старый, судя по встрепанным полуседым перьям. Он смотрел прямо на Итриду, приоткрыв клюв и высунув темно-красное жало языка. У Итриды зачесались руки метнуть в него хоть крохотный огонек, и она сжала пальцы, унимая расшалившуюся силу.
– Говорят, воронов использовать стало опасно.
Кажена удивленно обернулась. Помолчала, опустив ресницы, а потом беспечно пожала плечами и улыбнулась:
– Я что-то такое слышала. Но разве не глупо отказываться от проверенных надежных гонцов только потому, что кто-то не сумел управиться со своими птицами?
Итрида сомневалась, что это умение могло отказать сразу стольким людям чуть ли не в половине городов и волостей Беловодья, но спорить не стала. Кажена повидала куда больше, и бродяжница верила ее суждениям.
* * *
Итрида закинула на плечо холстину и направилась к бане.
Рябиновая улица располагалась далековато от Ветлуги, но зажиточные горожане могли себе позволить гонять челядинов за водой на реку.
Итрида склонила голову, прощаясь с жрицей Сауле: высокая худая женщина в простом домотканом платье с зеленой вышивкой у воротника и по подолу кивнула в ответ и осенила Итриду размашистым знаком светлой богини. За служительницей теплым облаком тянулся запах сгоревших трав. По обычаям Беловодья любой, кто вернулся из далекого путешествия, должен был очиститься от навьего духа, который мог прицепиться в пути. Обряд уже совершили, и Итрида с удовольствием задышала глубже, наслаждаясь горьковатой сладостью, впитавшейся в ее волосы.
Теперь на очереди была баня. Кажена пошла первой – хоть они с Итридой и преодолели часть пути вместе, никто в здравом уме не оставил бы наедине дочь хозяина и неизвестную бродяжницу.
Впрочем, Итрида была тому только рада. Усталость, не к месту проснувшаяся тоска по Бояне и Храбру, поутихшая, но никуда не исчезнувшая боль из-за гибели Даромира – все навалилось душным покрывалом, сдавливая грудь и заставляя дышать часто и неглубоко.
Огневица рада была помолчать. К тому же, увидь Кажена рисунок на спине Итриды, и расспросов было бы не избежать. У Итриды же не осталось сил на девичью болтовню.
На порог бани выбралась бабка-банница, на ходу стягивая с волос платок и утирая им раскрасневшееся лицо. Завидев Итриду, старуха хмыкнула и дернула подбородком:
– Припозднилась ты. Темнеет уже, я баню закрываю.
– Анчуток[4], что ли, боитесь?
Бабка подбоченилась и цыкнула сквозь дырку в верхних зубах. В растянутых мочках ушей болтались крупные лунницы серег, на вид серебряных – хотя кто бы пожаловал серебряные простой чернавке? Лицо банницы было рыхлое, в складках морщин хитро поблескивали светлые глаза. Платок старуха так и держала скомканным в руке, не торопясь вернуть его обратно на густые седые волосы.
– Чего их бояться, коли мы по правде всё делаем? А вот коли сломаем ту правду, от тогда бояться и надо будет. Это только огневики да водяницы ворожбой своей могут защититься, а нам, людям простым, на помощь боги приходят да мудрость народная.
Темнота быстро опускалась на Червен, но улицы в ней не тонули: вои с запасом масла и огнива обходили город и зажигали фонари, похожие на огромных рыжих светляков. Итрида украдкой вздохнула, разглядывая серьги банницы – две половинки луны, украшенные бегущими волками. Конечно, можно было и отступиться. Вот только Итрида знать не знала, что может случиться утром, и упускать возможность освежиться и разок поспать на мягкой кровати не хотела.
– Я заветов нарушать не буду. Ночь еще не наступила: ополоснусь скоренько и выйду. Да и пани Кажена разрешила, – надавила она на старуху.
Та потерла подбородок рукой, в которой был зажат платок, задумчиво разглядывая бродяжницу Наконец надумала что-то и проскрипела:
– Уж не тебя ли наша Лебедушка из своих странствий притащила? Эх и любит она опасные игрушки. С самого
