– Ненаглядный ты мой, как люблю я тебя!..

Ошарашенный этим заявлением, грубо ворвавшимся в его сладкий сон, Обр зарычал, как разбуженный медведь, заворочался, распихивая в стороны палый лист и сухую хвою, высунулся из-под низко свисающих веток одинокой ели и увидел девицу в белом платочке.

Минувшей ночью случайно встреченный хозяин леса, будь он лешак, оборотень или вовсе Лебединая дева, помог здорово, от души. Сил хватило на то, чтобы выбраться из болота и, сверяясь с яркой луной, идти почти до рассвета. С восходом солнца то ли колдовство перестало действовать, то ли силы закончились. К счастью, сухое место для ночлега он нашел быстро. Думал спать до полудня, и вот вам, пожалуйста, девица.

На Нюську она была не похожа даже издали. Кое-как повязанный платок с трудом держался на рвущихся во все стороны рыжих волосах. Нет, золотых. Нет, все-таки рыжих. Как солнце ляжет. Юбка и теплая коричневая кофта на девице были добротные, господского покроя, зато ноги почему-то босые. За спиной – берестяной короб. Девица бродила по яркому, сияющему белизной стволов березовому косогору, распевала про любовь и острым ножом срезала ветки с уже набухшими почками, бросала за спину, в короб. Деревья берегла, с каждого брала понемногу, а над срезом нашептывала что-то, будто рану заговаривала.

Медленно соображавший со сна Обр наконец скумекал, что девица, небось, здешняя. Может и к замку вывести. Главное, не напугать. Гоняться за вопящей девчонкой по всему лесу ему не хотелось.

Подпустив рыжую поближе, он рискнул выбраться из-под ели. Она обернулась на скрип и шорох, но в бега не ударилась, не завизжала. Только глаза распахнула. Зеленые, с золотистыми крапинками. Солнечный свет стекал с плакучих березовых веток, осыпал девчонку легкими брызгами. Золотые порошинки сверкали на волосах, прилипли к щекам и даже к кончику носа. Рыжая, да еще и конопатая. Наверное, поэтому ей все нипочем. Рыжие – они такие.

– Не бойся! – сказал Оберон как можно ласковей.

– А надо бояться? – весело спросила девица. – Ты такой страшный, да?

– Не, – проворковал Обр, как сильно охрипшая голубка, – не страшный. Заблудился я.

– Ясное дело, – легко согласилась девица, – здесь заблудиться – раз плюнуть. А куда шел-то?

– На Крайнову горку. Знаешь, где это?

– Кто ж не знает. Нездешний, что ли?

– Из разоренных земель, – подтвердил Хорт, вспомнив умного Гаврю.

– К господину Ивару? Чего у тебя болит-то?

– Все, – сознался Обр.

– Ага. Я уж вижу. Ладно, пошли.

Качнула рыжими кудрями, поправила короб, легко запрыгала вниз по склону, переступая розовыми пятками.

– А зачем тебе прутья? – полюбопытствовал поспешающий за ней Хорт. – Пороть, что ли, кого?

Девица фыркнула.

– Балда! Это почки березовые. Отвар помогает от внутренних хворей. По весне собирают, когда сок идет. Тебе в шубе-то не жарко?

– Не, в самый раз.

Под полушубком у него был нож. Да и намерзся он так, что любое тепло было в радость.

В ста шагах, стоило только сбежать с косогора, оказалась наезженная дорога. На этот раз сильно разбитая. Девица пошла по ней, обходя лужи, балансируя по краю наполненной водой колеи. Обр поплелся рядом, волоча ноги в пудовых валенках.

– Ты чего босая? Хоть бы лапти надела. Снег еще лежит.

– Да ну их! Я привычная.

Березы с елками быстро закончились, начались лиственницы, еще голые, неживые. Мягкая хвоя под ногами пружинила, пахла приятно. Обр сроду не видел столько лиственниц сразу. По ту сторону гор они попадались нечасто. Солнце пригревало спину. Становилось и вправду жарковато. Если бы не девица, присел бы отдохнуть.

– Далеко еще?

– Версты три, – махнула рукой рыжая, – вот, смотри, лес кончается.

Лес и вправду скоро кончился. Открылись горы во всей красе своих снегов, скал и осыпей.

Хорта передернуло. Замка по-прежнему не было видно, зато у дороги красовалась длинная изба, почти такая же, как строят в Усолье или в тех же Угорах, только крытая не дранью, а длинной травой. По утоптанному двору за жалким забором из двух жердин носились дети. Четверо. Нет, трое. Нет, все-таки четверо.

Они мелькали так быстро и орали так громко, что Обр все время сбивался. Даже голова закружилась. Завидев путников, буйные детки, к счастью, заткнулись, подбежали к забору и повисли на нем, закачались на длинной жерди.

«Трое, – с облегчением вздохнул Хорт, – два пацана и девочка постарше».

Взглянул на двор и тут же обнаружил четвертого. Этот, круглый и толстый, сидел на земле и вдумчиво ковырялся в грязи широкой щепочкой.

– Твои, что ли? – с изумлением уставился Обр на девицу.

Та засмеялась, покачала головой.

– Не мои. Я здесь не живу. Я ж тебя в замок обещалась отвести. Забыл?

– А, так ты там в прислугах, – догадался Хорт, – или при кухне?

– И в прислугах, и при кухне, и так, что придется.

– Доброго здоровичка, госпожа Жданна, – церемонно поклонилась старшая девочка.

– Ты нам что принесла? – хором заорали близнецы и запели, раскачиваясь на заборе: – К нам Жданка пришла! Пироги принесла!

– Ишь чего захотели! – строго сказала рыжая. – Прутиков березовых погрызть не желаете? Более в лесу ничего нету.

– Ты не из лесу, – рассудительно заметил один близнец, – ты у бабы Таси была.

– У бабы была, пирогов принесла, – завопил второй.

– Не слушайте их, госпожа Жданна, – сказала старшая сестра, – они совсем избаловались. Разоряются, будто их дома не кормят.

– Ладно, так и быть, – сказала рыжая, легко опустив на землю короб, – по правде говоря, пироги-то я сама съела. Но поглядим. Может, тут и завалялось что-нибудь.

Покопавшись в коробе, она вытащила жирный от масла сверток. Запахло печеным. Живот подвело так, что Обр едва пополам не согнулся. Пироги оказались большие, толстые, с черничным вареньем, так что щеки, губы и даже носы у близнецов мгновенно сделались синими. На запах шустро приполз самый маленький, встал, уцепившись за нижнюю жердь, с громким воплем потребовал свою долю. Хорт отвернулся, чтоб не глядеть. Но перестать нюхать не мог. Рыжая покосилась на него, что-то шепнула девчонке. Та опрометью кинулась в дом и вернулась оттуда, неся черную горбушку с толстым слоем желтоватого жирного творога. Потупившись буркнула: