- Никуда я пока не еду, но может так статься, что придётся быстро уезжать, надо быть готовым.

И Самара сказала радостно:

- Это всё из-за этой городской… Надо мне было её пристрелить…

- Не надо ни в кого стрелять без моей команды, - твёрдо произнёс инженер, - стрелять нужно только по делу.

- А я иной раз люблю пострелять для удовольствия, – нагло и даже с вызовом заявила казачка. – Ладно, обед скоро, пойду помогу бабам еду стряпать, а ты уж не уезжай, не попрощавшись… инженер.

Почему-то эти слова задели инженера, и он едва сдержался, чтобы не ответить ей грубостью. В паре сотен метров от лагеря торчали из земли два камня. Инженер закрепил на багажнике сумку и канистры и отогнал мотоцикл к этим камням. Поставил его в тени. Да, тут хорошее место. Сел там в теньке и развернул старенькую карту. Снова прикидывал путь до Губахи по пескам. Снова думал о том, что нужно уходить, ситуация стала очень неприятной. Люсичка никогда не казалась ему излишне сентиментальной. Она была реально опасной бабой. Но посидел, покурил, подумал и всё-таки снова решил остаться. Остаться, но быть настороже и ни в коем случае не соваться в город… Ну, по крайней мере, пока…

Теперь ему ничего не оставалось, как просто сидеть на участке и заниматься непосредственно делом. Как говорится, сверлить дыру. Он этим и занялся. Впрочем, тут со всем справлялись и без него, Дячин знал, что, когда и как делать. Горохов не лез к нему с советами и указаниями, даже тогда, когда считал, что лучше кое-что делать немного иначе. Он исходил из неписанного правила, что на вышке, да и на всём участке главный не инвестор и не инженер, а буровой мастер. Привод рычал, дизель тарахтел, а трубы, одна за другой, вращаясь, уходили в землю. На площадке буровой вышки, кроме двух человек, был ещё и бот. Бурили бодро, грунт тут был беспроблемный. Инженер просто ходил вокруг буровой и наблюдал за работой. Уже стемнело, включили прожектора, мастер отпустил одного рабочего с вышки, его сменил другой, а сам Дячин и бот так и продолжали работу. Инженер думал спросить, сколько уже прошли за день, но пришла Самара и позвала его ужинать. Он подумал, что спросит потом, и ушёл в свою палатку.

Всё-таки Самара большая мастерица насчёт еды. Казалось бы, простая гороховая каша, но стоит добавить туда пережаренный лук, рубленый, томлёный, самый заурядный плоский кактус, чуть придающий кислоты, кусочки мяса дрофы - и вот пожалуйста, отличное степное рагу. Свежесваренный чай с кукурузным хлебом и печёными на камнях сладкими лепёшками из кукурузы.

- Откуда сахар? – спросил инженер. – Разворошила термитник?

Добыть сахар дело непростое и очень трудоёмкое. Казачка только нос задрала, загордилась: да, я и сахар могу добыть. Ничего не ответила, лишь улыбалась едва заметно да покачивала своими великолепными серёжками.

И тут неожиданно, с шумом, без предварительного вопроса о разрешении, в палатку вваливается Баньковский.

- Калинин, вода! - он орёт, глаза навыкате, трясёт руками. – Вода!

Горохов спокойно отставляет чашку со чаем, вытирает сладкие пальцы о тряпицу, инженер, конечно, рад, очень рад, но вида не показывает.

- Калинин, слышишь? Вода пошла! – продолжает орать инвестор.

- Толя, я всё слышу, вода - это классно, только прекрати орать. Ты пугаешь женщин, – говорит Горохов едко, а сам смотрит на Самару.

Та в ответ смотрит на него, только что улыбалась, и вдруг на тебе: чернее тучи, что осенью приносит ветер с севера, от моря. Она косится на него молча, на инвестора даже и не глядит. Что там у неё в голове происходит? Радоваться надо, а она сама мрачность… С чего бы? Впрочем, Горохову сейчас не до этого, он быстро одевается и выходит из палатки.

Саранча полетела по степи, а в лагере суета. Уже все в курсе. Женщины собираются возле палатки Самары. Горохов и Баньковский идут к вышке, инвестор бегает вокруг инженера, аж подпрыгивает:

- Слушай… Слушай, мы сделали это, да?

- Да, Толя, да, - Горохов понимает его, конечно, Толик всё это время был в подвешенном состоянии, опасные, как он считал, люди доверили ему большие деньги, конечно, он волновался. - Только ты успокойся, Толя, возьми себя в руки.

Они лезут по трапам на площадку, а всё вокруг в серой грязи. Она и на перилах, руки липнут. Это смесь чёрной глины, песка и воды. Дячин, его помощник и бот все в этой грязи, но все, кроме невозмутимого бота, довольны.

- Сколько? – сразу спрашивает Горохов.

- Семьдесят два, -отвечает буровой мастер.

- Чего семьдесят два? – тут же в их разговор влезает инвестор. – Вы про что говорите?

- Про глубины, - отвечает ему инженер. И опять говорит мастеру: - Ну, давление, вижу, есть.

- Есть, есть, - Дячин доволен, он вытирает лицо грязными рукавицами.

- Есть давление, да? – продолжает интересоваться Баньковский . – Значит, насос не понадобится?

- Наверное нет, - отвечает инженер.

- Женя, а какое давление? – не унимается инвестор.

- Толя, отстань от него, - говорит Горохов, - он не сможет сказать, какое на скважине давление, пока не поставит заглушку с манометром.

- Но пока всё хорошо? – Баньковский очень хотел услышать это.

- Да, Толя, пока всё хорошо, – успокоил его Горохов. – Всё, пошли отсюда, мы мешаем людям работать.

Он стал спускаться с площадки, а Толик стал жать руки Дячину и его помощнику, и лишь пожав, стал спускаться следом и бубнил при этом:

- Хоть бы давление было побольше, хоть бы было побольше…

- Толя, всё должно быть в меру, излишнее давление - тоже плохо, - заметил инженер, доставая сигареты.

Баньковский без приглашения полез к нему в пачку и вытащил себе сигарету, слова инженера его удивили.

- А чего ж плохого в большом давлении?

- При уходе воды грунт начнёт слишком сильно осыпаться, в линзе встанет взвесь,

- А что же тогда делать?

- Придётся покупать фильтр и, конечно же, насос. У тебя есть деньги на насос и фильтры?

- Чёрт! – Баньковский сразу начал расстраиваться. - И что мы будем делать? Денег-то на насос у