завязал узелок на память. Появилась тема, но во что она выльется? Вижу разные пути развития этой темы. Мне она представляется отчетливо иронической. Вот как я ее вижу. У всякой женщины есть прошлое, его не может не быть. Ее прошлым интересуется влюбленный в нее мужчина, он сделал ей предложение, и она его предложение приняла. Она, однако, любит не жениха, а совсем другого человека, его давнего знакомого. Жених же настаивает на своем: расскажи мне, мол, все как есть, до свадьбы. «Для меня, – говорит он, – это не будет иметь никакого значения, я не стану тебя упрекать, я просто хочу знать, ты должна мне сказать. Если ты считаешь, что мне все равно, то почему же ты молчишь?» – «Ах, я не могу тебе ничего сказать. Не могу и не буду. Да, я выйду за тебя замуж. Думаю, я тебе подойду. Но ты мне должен доверять. Клянусь, что если по прошествии полугода у тебя по-прежнему будут вопросы…» – «Да, но ведь тогда я уже буду на тебе женат». – «Да, но тогда ты ничего не потеряешь…» – «Если не захочу знать?» – «Да, и даже если захочешь. Раз ты любишь меня теперь…» – «Значит, буду любить и потом, верно? А что если у тебя было что-то плохое? Было и есть до сих пор?» – «Я не знаю, как ты к этому отнесешься. Если захочешь узнать, сделаешь вывод, когда узнаешь. Посмотрим, как ты на это отреагируешь…»

15 февраля

Не забыть про забавный замысел. Причуда молодого человека: он женится на старухе и стареет, старуха же, напротив, молодеет. И шире: брак как перенос черт характера с одного супруга на другого (о каких чертах идет речь, предстоит еще уяснить). Они словно бы производят обмен. Вижу две пары. Одна – замужняя, старая-молодая пара. Наблюдаю за тем, как происходит «обмен» у них, и тем самым проясняются отношения у второй незамужней пары (неразговорчивы, сдержанны, погружены в себя).

16 мая, Рим, «Hotel d’Europe»

Забавные истории:

Трус – Смелый. Человек, который по чистой случайности совершил в прошлом мужественный поступок. Знает, что во второй раз он на него не способен и живет в ужасе, оттого что может возникнуть ситуация, когда ему придется себя испытать. От ужаса умирает.

Служанка, которую подозревают в чтении хозяйских писем.

Богатая женщина: противоречива, всеми порицаема, так богата, что хочет все отдать, сходится с маленькой бедной женщиной, готова за нее умереть; последней терять нечего; первой, в сущности, – тоже. <…>

1900

17 апреля

Записать идею «Jongleur»[401], которая пришла мне в голову во время сегодняшней послеобеденной беседы с Джонатаном Стерджесом. Мы заговорили о том, что поток самых пошлых банальностей захлестнул печать настолько, что «истинно» художественное произведение существует ныне вне печатного слова: оно сочиняется, а потом обсуждается в узком кругу. Отсюда идея о художнике, у которого есть скромный, безвестный собеседник; на нем художник себя испытывает, ему поверяет свой труд, прежде чем представить творение широкой аудитории. <…>

1901

27 августа, Лэм-хаус

Идея – может быть, даже первоклассная – пришла мне в голову после беседы с Уильямом[402]. Он между делом рассказал, как миссис У.[403] относилась к своему покойному мужу; умер он только что. Муж был неприметен, прост, невыразителен; она… про нее, впрочем, все уже сказано! Она его с трудом переносила, особенно же раздражало ее то, как он последнее время сдал, опустился, перестал походить на себя молодого, когда был ей достойной парой. Она всегда исполняла по отношению к нему супружеский долг, но мужа не любила, стыдилась и, главное, нисколько этого не скрывала. Идея написать о них явилась мне, как это часто бывает, совершенно неожиданно; меня озарило, когда Уильям изрек: «Вот к чему приводит американская традиция honnête femme[404]!» Было бы, без сомнения, куда лучше, если б она бросила его, пошла своей дорогой. Если б она ему изменяла, не была ему образцовой женой, он бы не вызывал у нее такую неприязнь. <…> И мне сразу подумалось, что стоило бы написать небольшой роман из американской жизни по мотивам истории Уитменов. Я тут же представил себе американку, которая избирает путь, предложенный Уильямом. Вместо того чтобы вести жизнь «добродетельной жены» и страдать, она не строит из себя honnête femme; так же как и миссис У., она презирает – и презирает открыто – своего супруга, причем делает это в полном согласии со своей совестью. <…> Эта история вполне согласуется с моей старой идеей: описать углубляющуюся в Америке пропасть между мужчиной и женщиной, ибо все более заметным становится превосходство американки, впитывающей в себя культуру, над американцем, не интересующимся ничем, кроме денег и бизнеса. <…>

О литературной критике

У нас литературная критика процветает как нигде: она несется по периодической печати, точно полноводная река, смывающая на своем пути все плотины и дамбы. Объем ее непомерен; это тот товар, спрос на который неизменно опережает предложение. Более всего в этом изобилии поражает несоответствие между словесным богатством и содержательной скудостью; то, что у нас принято называть литературной критикой, отличается малочисленностью примеров и доводов – и неиссякаемым потоком пустопорожних рассуждений, велеречивостью – и предельной конкретностью. Впрочем, если мы обратимся к современной журналистике, то ничего неожиданного в таком положении дел не обнаружим. Более того, мы увидим, что именно такое положение дел и породило практику «рецензирования», которое с искусством критики ничего общего не имеет. Литература, публикуемая в периодической печати, – это громадная, ненасытная глотка, которую приходится регулярно насыщать; это гигантский сосуд, который постоянно приходится наполнять до краев. Она сродни поезду, что отходит в назначенный срок, но лишь при условии, что все места в нем заняты. Мест в поезде очень много, сам поезд необычайно велик – а потому вне сезона, когда билетов продано недостаточно, возникает нужда в манекенах. Манекен сажают на пустое место, где он сидит до конца поездки, ничем с виду не отличаясь от обыкновенного пассажира. То, что это не живой человек, а муляж, начинаешь понимать, лишь когда видишь, что псевдопассажир не говорит ни слова и никогда не покидает своего места. Когда поезд трогается, проводник следит, чтобы манекен не свалился, он стирает золу с его деревянного лица и меняет положение его локтя, чтобы кукла могла в таком положении доехать до следующей станции. Сходным образом в успешном литературном журнале бессодержательные фразы являются своего рода критическими манекенами, в морском приливе болтовни они исправно исполняют роль упорядоченных, игрушечных волн. Иначе,