другого Феодота, также из Византии, по прозвищу «банкир». Просуществовав вплоть до середины IV века, эта ересь оказала определенное влияние на концепцию дьявола. Понятие искупления, если о таковом вообще могла идти речь, значительно сузилось, и человечество оказалось игрушкой в руках Сатаны, точно также, как на заре своего существования.

Подобной ересью было также учение эбионитов[767], имевшее много общего с раннехристианским адоптационистким течением. Отвергавшие школу Павла эбиониты, очевидно, считали Иисуса обыкновенным человеком и не признавали павликианской[768] концепции искупления.

Перечисляя распространенные на заре христианства всевозможные ереси, нельзя не упомянуть о преданных анафеме и подвергавшихся гонениям религиозных движениях первого столетия, начиная с учения Симона Мага, соперничавшего с Иисусом среди определенной части ранних христиан. Основатель сирийско-самаритянской секты симониан гностического толка, претендовавший на роль мессии, проповедовавший, что страсти Иисуса носили лишь мнимый характер, Симон отвергал все пророческие заповеди, считая их наветами возжелавших закабалить человечество ангелов, которым вовсе не были ведомы намерения Бога[769]. При всей несостоятельности его запутанной доктрины, в ней все же не нашлось места дьяволу, ибо здесь и речи не могло идти об искуплении, да и личность самого Симона была окутана мифами, как самого Господа Бога, чьи замыслы не смог бы разгадать никакой дьявол!

К этому списку можно было бы еще добавить и происходившую от вавилонских эльсезаитов, то есть ведущую начало от мандеев, полухристианскую секту сабинов, тем не менее антихристианской направленности, то есть гностического толка, ибо слово «мандеизм» происходило от гностического понятия mandaje. Это весьма своеобразное религиозное вероучение черпало идеи из семитских источников Месопопотамии и Ирана. Ибо эссенизм ушел своими корнями в маздеизм, и сабины были эссенами дуалистского толка, практиковавшими крещение и свято верившими в то, что все вокруг было раз и навсегда поделено между Добром и Злом: на мир света, заселенный бесполыми божественными ангелами, и мир тьмы, ставший пристанищем злых духов женского пола.

Было бы ошибкой с нашей стороны утверждать, что это второстепенное еретическое движение делало погоду в раннехристианской церкви, которая была занята решением других, куда более насущных вопросов, чем сабины, которых еще называют христианами святого Иоанна Крестителя, провозгласившими себя последователями именно того пророка, кто крестил Иисуса! Однако брошенный в застенок Иоанн Креститель посылает гонцов к Иисусу, чтобы спросить его: «Ты и правда тот, кого мы все ждем, или же мы ждем кого-то другого?» Иисус не был для сабинов ни мессией, ни Сыном Божьим, в то время как еврейский бог Адонаи[770] считался среди них злонамеренным божеством[771]! И, чтобы все это не выглядело бездоказательным, создавались Евангелия! Куда же отнести Сатану сабинов, поскольку сам Адонаи был злонамеренным божеством? И что делать с их дьяволом, который к тому же был женского пола?

В заключение следовало бы добавить несколько слов о той притягательной силе, которой обладало распространившееся среди христиан восточных провинций Римской империи религиозное движение, основанное сыном парфянского князя Мани[772] и иудо-христианки. Его доктрина, также ведущая начало от маздеизма, стала еще одним синкретизмом, чем-то средним между зороастрийским ведизмом и иудо-христианством, ибо Мани решил объединить в одной доктрине школы Будды, Заратустры и Иисуса. На первый взгляд, манихейство предложило в новой форме старую концепцию деления мира на свет и тьму, введенную Заратустрой. Однако Мани привнес в нее свою поэтическую струю: борьбу света против сил тьмы.

И к движению манихеев примкнули те верующие, которые не могли в душе согласиться с тем, что к мучительной смерти у позорного столба был приговорен истинный Сын Божий. Идея сама по себе была превосходной, ибо наконец-то объединяла три восточные религии. К ней примкнул даже сам Августин Блаженный. В случае победы она давала возможность одновременно поклоняться Иисусу и Будде. Однако на горизонте уже показался зловещий отблеск костров. Мани был брошен в тюрьму и приговорен к мученической смерти. Его сподвижники и ученики разделили тяжкую участь проповедника и были замучены или отправлены на костер. Ибо нельзя было допустить, чтобы дьявол — о чем, однако, говорил Иисус и во что верили манихейцы — был князем этого мира.

Впрочем, все вновь создаваемые церкви, в том числе раннехристианская церковь, не были заинтересованы в расколе. Отцы церкви были вынуждены объединить свои силы, чтобы бороться против гностицизма, который им показался более опасными, чем ересь Маркиона.

Собор осудил религиозные заблуждения некоторых священников и применил к сторонникам неканонических вероучений суровые санкции. Сосланные во все уголки необъятной Римской империи, христиане приобщили к своей вере многие народы, чтобы Бог и Сатана могли властвовать и над другими территориями, помимо тех, которые были предоставлены в их распоряжение святыми отцами.

Однако так никто до сих пор не смог ответить на вопрос, откуда явился Сатана и был ли он причиной или следствием? И этот, что называется, вопрос на засыпку инспирирован злым духом, не правда ли? Ибо он продиктован самой логикой, и каждый знает или полагает, что знает, начиная от святых отцов, в частности Тертуллиана, что философия была придумана дьяволом.

И на землю спустилась великая ночь.

16

ВЕЛИКАЯ НОЧЬ НАД ЗАПАДОМ:

ОТ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ ДО ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Снова о соборах и смертном приговоре, вынесенном Присциллиану по подозрению в проповеди дьявольской доктрины. О религиозных преследованиях и инквизиции как весьма выгодном коммерческом предприятии. Об Иоанне Златоусте (Хризостоме) и его возмущении, высказанном по поводу сожжения еретиков. Об учреждении инквизиции и угрозе богомилов. О массовых казнях по обвинению в одержимости и сатанизме. Об объявлении евреев приспешниками дьявола. Об отсутствии стройной теории сатанизма. Салемские ведьмы. Об упразднении инквизиции Наполеоном и неудачных попытках Бурбонов по ее восстановлению.

Прошло уже четыре века после рождения Сына Божьего, но никто так и не смог бы возвестить всему миру, что знал, кем был дьявол и в чем состояла его миссия на земле, хотя ни у кого не возникало и тени сомнения, что он действительно существовал. Философы сказали бы, что бытие определило сознание. Многие авторитетные теологи высказывались по этому вопросу, но так и не пришли к единому мнению. Короче говоря, никому так и не удалось разработать стройную концепцию дьявола.

Стремясь как-то восполнить этот пробел, духовенство постаралось объединить свои усилия.