Не просто поцелуй, а заявление требований.

Боль и наслаждение пронзают меня насквозь, отягощенные невысказанными обещаниями. Когда солнечный свет освещает лезвие, озаряя наши лица, он берет мое лицо в свои руки, чтобы я смотрела только на него.

― Именно так. Вот так я хочу тебя. Отмеченную только мной.

В моем горле раздается стон. Мои пальцы впиваются в его рубашку, нуждаясь в чем-то, за что можно было бы ухватиться. Между ног у меня уже так мокро, что я ощущаю влагу каждый раз, когда сдвигаю бедра.

Сверху на ветки слетается все больше птиц ― тихий хор.

Еще одна сенокосная змея скользит по мху, быстро шевеля языком.

Я не делаю этого. Не зову их. Это мой дар сходит с ума, когда мои эмоции смешиваются и переполняются.

Бастен кусает вышитый край моего лифа и тянет его зубами вниз, пока не освобождается моя левая грудь. Острый сосок подпрыгивает, уже напряженный, как камешек.

― Блядь, ― стонет он, обводя его большим пальцем, а затем берет в рот.

Я выгибаю спину, пока он ласкает его, получая такое изысканное удовольствие, что у меня мутнеет зрение. Боги, что этот мужчина умеет делать своим языком. У меня слабеют колени. Но этого недостаточно. Даже рядом. Это всего лишь прелюдия, а я хочу всего.

Бастен прижимает мою спину к дереву бедрами, вдавливаясь в меня, пока пот стекает по его лбу.

― Ты чувствуешь это? Как сильно я хочу тебя?

Из моего рта вырывается стон. Мои бедра бьются о его бедра, как волны о берег. Я тихонько бормочу:

― Я хочу тебя еще больше.

Он стонет в ответ.

Я поднимаюсь на цыпочки, чтобы прижаться губами к его губам. Мои руки опускаются к его нагрудной пластине, пальцы настойчиво теребят пряжку. Он обхватывает меня одной рукой за талию, почти приподнимая над землей, его язык захватывает мой, а другой рукой помогает мне с застежкой. Вместе мы срываем с него нагрудник.

― Скажи мне еще раз, что это правда, Бастен, ― умоляю я, касаясь его щеки, желая почувствовать его тепло под собой.

Часть меня все еще не может в это поверить. Так долго моя жизнь не принадлежала мне. А любовь? Фантазия. Такие высокородные дамы, как я, не выходят замуж по любви. Лучшее, на что мы можем надеяться, ― это муж, который нас игнорирует.

А в худшем? Это может быть невыносимо. Всю свою жизнь я хотела восстать против этой печальной судьбы. Выпустить на волю своего внутреннего зверя, который бы царапался, как дикая кошка, кусал, как тигр, жалил, как паук, любого, кто попытается встать на моем пути.

― Это правда. ― Бастен приникает губами к моей шее, поклоняясь длинному изгибу моего горла, пока он расстегивает пояс. Он тоже падает на мох, где его исследует змея.

Все годы ярости, кипевшей под моей кожей, превращаются в нечто совершенно иное.

Животное во мне берет верх. Задыхаясь от потребности, я тяну за рубашку Бастена, пока не стягиваю ее через голову, а затем прижимаюсь лицом к его обнаженной груди. Вдыхаю его запах, который ощущается как удар в живот. Земной. Мужественный. Запах, который говорит с какой-то первобытной частью меня, отчаянно желающей кусать, целовать и ласкать каждый его твердый дюйм.

Из него вырывается рык, низкий и опасный. Он сжимает мою челюсть, возвращая меня на уровень глаз. Его голос хриплый, наполненный едва сдерживаемой похотью, когда он говорит:

― На колени. Я хочу видеть тебя.

Мое сердце вздрагивает от внезапного прилива тепла.

Пульс подскакивает, я снимаю обувь и отбрасываю ее в сторону. Мох щекочет мои босые ноги. Я опускаюсь на колени и греховно смотрю на него сквозь ресницы.

Его глаза темные, наполовину прикрытые. Он мурлычет:

― Какая хорошая девочка. А теперь сядь поудобнее. Раздвинь для меня свои красивые ножки.

Глубокая, первобытная боль в моем лоне требует внимания.

Не разрывая зрительного контакта, я опускаюсь на задницу и раздвигаю ноги. Сантиметр за сантиметром я задираю юбку, пока она не собирается на моей талии. Ветер обдувает мои голые бедра, вызывая мурашки. Мох щекочет мои стопы, пока пальцы не поджимаются.

Я негромко говорю:

― Ты мне нужен, Бастен.

Он шагает вперед, не торопясь, устремив взгляд между моими ногами. Я провожу ладонью по передней части его брюк, и его эрекция напрягается.

― Черт, маленькая фиалка, даже твои пытки сладкие.

Он снимает с себя остатки одежды и опускается на колени на мох передо мной.

Нас только двое. Мужчина и женщина. Обнаженные, какими нас создала природа. Задним умом я понимаю, что это и есть истинный смысл увековеченной поездки бессмертной Солены. Быть открытыми. Естественными. Бесхитростными. Здесь, под древним дубом, возле журчащего ручья, овеваемая нежным ветром, я чувствую отзвук этой магии. Не ту извращенную версию, которую придумал Райан, чтобы устроить из меня зрелище. Настоящую, истинную магию.

Я прижимаю руку Бастена к своей щеке и бормочу:

― Я хочу тебя каждую ночь. Неважно, где мы находимся. В лесу. В трактире. Нашей собственной кровати. Я не думаю, что смогу прожить хотя бы день без твоих прикосновений, теперь когда я знаю, что это возможно.

Я поворачиваю лицо, чтобы впиться поцелуем в его ладонь.

Отведя мой подбородок назад, он говорит с лукавым блеском:

― Только ночи?

― Бастен!

― А как насчет утра?

Я тихонько смеюсь, а он погружается лицом в мою шею, вдыхая мой запах и издавая стон удовольствия.

― Послеобеденный чай? ― говорю я, откидывая голову назад, чтобы предоставить ему лучший доступ.

― И вечерняя молитва. ― Он обхватывает меня одной рукой за спину и опускает на мох. Когда я ложусь, его взгляд на мое тело становится ощутимым, и моя кожа покрывается мурашками в ожидании того, что он сменит взгляд на прикосновение.

― Не забудь про полдень. ― Мой голос едва слышен, весь кислород