Шрифт:
Закладка:
На лице Шакуни, должно быть, появилось выражение тоски, потому что одна из танцовщиц в черных струящихся шелках направилась к нему. В ее медовых волосах заблудился венок из розовых цветов. Левую половину лица скрывала полумаска, но и остальная часть ее лица была почти не видна в темноте. Шакуни пришлось заставить себя отвести взгляд от ее упругих грудей, тень между которыми притягивала его взгляд, как бугорок подсолнуха влечет пчелу.
– Э… ты лезешь не на то дерево, любовь моя, – сказал он, указав на свою трость.
– Ну, ты ведь можешь просто посидеть, пока я сделаю все остальное? – Ее голос казался медовым, текучим, в нем слышался акцент далеких Золотых островов. Уголок ее накрашенных губ изогнулся в полуулыбке-полунасмешке.
Стоявший рядом с ними Дурьодхана резко обернулся и глянул на женщину. Он смотрел на нее так, словно в ней было что-то знакомое, но он не мог понять, что именно. Наконец он глубоко вздохнул, улыбнулся и пошел вперед, возможно, чтобы дать своему дяде немного уединения, пока он объяснял, почему его нельзя соблазнить.
– Боюсь, я слишком изувечен, – с напускной беспечностью сказал Шакуни, с сожалением глядя на блеск ее бедер, видневшихся сквозь длинный разрез на юбках. Женщина поморщилась и плавной походкой удалилась прочь.
Шакуни присоединился к Дурьодхане, чей дух, казалось, каким-то образом ожил. Когда королевский шут запел песню о матроне Меру, он так сильно рассмеялся, что пролил на себя вино, и сейчас он повернулся к Шакуни, ухмыльнувшись впервые за несколько недель. Приятное настроение Шакуни тут же испарилось:
– В чем дело, мой царевич?
– В жизни каждого царевича наступает момент, когда он задается вопросом, стоит ли трон всех жертв.
– Это настроение пройдет, царевич.
– У тебя всегда наготове ответ, не так ли, дядя? Хорошо, тогда ответь мне. Я здесь, чтобы Панчал мог быть добавлен к силе Хастины. Так?
Шакуни почувствовал, что ему страшно отвечать:
– Да.
– Карна сказал мне, что царевна открыла ему, что сваямвар – это соревнования по стрельбе из лука.
Борода Вайю!
– И что?
– Карна ведь тоже относится к Хастине, не так ли? Ты видел, как эти двое танцевали. И нет никаких ограничений на участие решта в сваямваре. Я проверил правила.
– Мой царевич! Я должен посоветовать не…
Дурьодхана не дал ему закончить:
– Нет, дядя. Ее слова решили мою судьбу. Карна примет участие в сваямваре. Я принял решение. Он завоюет руку Драупади и принесет силу Хастине, а я же женюсь на Мати и заключу союз с Калингой. Два ведь всегда лучше, чем один?
Проклятая арифметика.
Шакуни повернулся к жонглеру, который как раз запускал в воздух каскад горящих шаров. Он подумал о Карне и Драупади, стоящих вместе, высоко на пьедестале, как мифические монархи, одетые в сияющее золото. Такие молодые, такие красивые, у них впереди богатая, могущественная и счастливая жизнь. Ура! Мое сморщенное сердце бьется от радости. Но, может быть, он мог бы как-то над этим поработать, настроить друга против друга. Ему придется над этим подумать.
– Давай откланяемся, дядя, – сказал Дурьодхана. – Я хочу сам сообщить об этом Карне! Нельзя терять ни секунды!
КРИШНА уже провел в комнате Драупади больше часа. Царица давно ушла. Штиль услышала через дверь мягкий звук флейты Кришны, переплетенный с песнопениями. Голос Кришны был приглушен толстыми стенами, но стих был известен каждому: Понадобится крыша от дождя, я буду с вами вновь и загодя.В комнате на груде подушек полулежала Драупади. Ее черные волосы были взъерошены, одеяние из оранжево-золотого самита отражало свет фонарей и переливалось, когда она смеялась над шутками Кришны.
– Могу рассказать еще одну, – сказал Кришна. – Что можно сказать о сердитых собаке и гусыне?
Драупади рассмеялась, качая головой.
– Не знаю.
– Гав-дкие га-га-гады!
Драупади весело захихикала и ткнула пальцем в Кришну:
– Ах, прекрати! Это было ужасно! – Она встала и подошла к столу, чтобы полюбоваться собой в зеркале. Она крутилась и поворачивалась, рассматривая свое отражение, и свет свечи странно танцевал вокруг нее, отбрасывая на лицо Кришны попеременно свет и тень.
– Жизнь на ферме была тяжелой. В детстве у нас были лишь шутки. Кстати, твое лицо знавало лучшие дни, дитя мое, – сухо сказал он, зная, что иногда лучшим лекарством от боли является безразличие.
– Я не знала, что он…
– Я знаю, что тебе это было неизвестно, но, держу пари, тебе это понравилось. Он довольно красив, этот решт. Но жизнь – это не сказка, мой милый друг. Однажды ты это поймешь, и случится настоящая трагедия.
– Почему вся моя жизнь – трагедия, Кришна?
– Теперь ты взрослая женщина, прекрасная, как песня. В нашем мире за таким проклятьем следует лишь скорбь.
– Я никогда не могу понять, делаешь ли ты мне комплимент или оскорбляешь меня.
– Стакан всегда наполовину полон, – подмигнул Кришна, отложив флейту в сторону, и, взяв стоящую возле зеркала баночку с мазью, осторожно нанес немного крема на ее щеку – туда, где даже в тусклом мерцании свечи был заметен четкий отпечаток ладони. Кришна мягко подул на щеку и увидел, как Драупади покраснела.
Я все еще на это способен! – с довольным озорством подумал он.
– Как продвигается подготовка к выставлению меня на аукцион? – рассеянно спросила Драупади.
– Аукцион означает, что кто-то должен заплатить, чтобы заполучить тебя. А сейчас твой отец платит за то, чтоб забрали тебя. От тебя одни проблемы, Драупади.
Она снова игриво толкнула его локтем:
– Кришна, у меня есть вопрос. – Он видел, как она пытается найти слова, а может – смелость. – Почему решты считаются низшими?
Взгляд Кришны внезапно сконцентрировался на Драупади, и его губы изогнулись в улыбке:
– Прежде чем я отвечу, что вызвало этот… вопрос?
– Интеллектуальное любопытство.
– Очень хорошо. – Кришна сел, рассеянно теребя павлинье перо. А затем, не глядя на нее, сказал: – Так что я предполагаю, что это было следствием твоего страстного выступления.
– Не отвлекай меня. Умоляю, ответь! – взмолилась она.
Он предвидел это в тот момент, едва взгляд его упал на Карну. Он, конечно, слышал байки о его мастерстве владения луком. Он знал, что слабость Карны заключалась в
