днем тьму. Возроди ее. Омолоди. Завтра новый день, начало новой главы; завтра ты сможешь быть той, кто ты есть на самом деле. Используй мудрость, извлеченную из прошлых ошибок. Я не собираюсь лгать, что это не будет сложно. Но я знаю, что ты готова. Пусть уйдет девушка, чтоб возродилась женщина.

Драупади не ответила, едва понимая слова, которые он произносил. Но они каким-то образом утешили ее.

– Я знаю, что вела себя по-детски, – наконец сказала она. – Но к чему все эти споры? Он даже не участвует.

– Единственное, что я узнал за свою жизнь о сваямварах, это то, что они никогда не идут по плану. Ни в чем нельзя быть уверенным. Но мы должны быть готовы к тому, что Карна будет претендовать на твою руку.

Глаза Драупади на мгновение заблестели, и в тот же миг, точно по сигналу, в комнате усилился ядовитый запах. Кришна едва не подавился. Даже нанесенная на ноздри мазь, помогающая притупить обоняние, не спасала.

– Решт никак не может соперничать с величайшей знатью, которая искала моей руки, не говоря уже о том, чтоб победить, – сказала Драупади. – Хотя у меня все равно нет выбора. Мои чувства к решту не имеют значения. Пусть он соревнуется и проиграет. Судьба приведет меня туда, куда я направляюсь. – Кришна заметно напрягся. – Я что-то не так сказала? – спросила она.

– Карне нельзя позволить соревноваться, Драупади, – сказал он. – Под любым предлогом. Ни в коем случае, если ты не хочешь выйти за него замуж.

– Но он всего лишь решт, – возразила Драупади. – Как он может победить?

– Пусть он и решт, но удача на его стороне, – сказал ей Кришна. – В конце концов, именно он танцевал с тобой. Удача может привести к странным происшествиям. Если он выиграет, никто не сможет отказать ему в твоей руке.

Кришна мог видеть, что это все еще звучало как музыка для ее ушей. Она знала, что не может заполучить его, но хотела видеть, как он сражается за нее.

– Но что я могу сделать? – нерешительно спросила она.

– Это твой сваямвар.

– Он просто так называется, – усмехнулась Драупади.

– Драупади, у тебя всегда есть выбор, независимо от того, что говорит тебе царь Друпад. Даже если ты не встанешь и не сделаешь завтра выбор, это само по себе будет являться выбором. И помни, твое решение определит твою судьбу. Как только ты выступишь перед царями и царевичами Арьяврата, ты можешь говорить все что угодно, как царевна Панчала, и его светлость не сможет публично отказать тебе в твоих желаниях точно так же, как он не смог помешать тебе танцевать с Карной. Ему необходимо соблюдать приличия – пусть это и основной недостаток. Знай, что я поддерживаю тебя, что бы ты ни выбрала. Если ты хочешь выйти замуж за решта…

Драупади вскочила на ноги и бросилась к чаше с жасминовой водой, с трудом сдерживая рвоту. Кришна улыбнулся. Это действительно сработало.

Он встал:

– Я должен откланяться, Драупади, – сказал он, весьма довольный собой. – А теперь отдыхай. У тебя впереди важный день.

Драупади слабо кивнула, уткнувшись лицом в чашу. Кришна знаком позвал Айлу, которая помогла ему уложить Драупади на кровать, а затем поманил девушку прочь за собой из спальни.

– Прошу у вас прощения, мой господин, – поспешно заговорила Айла, стоило дверям комнаты мягко закрыться за ними. – Рештам не разрешается сопровождать ее за пределы женского двора. Я не могла помешать ей танцевать…

Кришна сделал ей знак, заставив ее замолчать:

– Айла, ты хорошо справилась. Возможно, она была бы слишком очарована красотой Карны, если бы увидела его непосредственно завтра. Нет, так даже лучше. А теперь запомни, каждый раз, когда она говорит или кто-либо вокруг нее говорит о Карне или упоминает рештов…

– Я раздавлю навозные лепешки, которые дала мне Буря, мой господин. Я знаю, что этот решт слишком опытный, чтобы быть допущенным к соревнованиям.

– Ты такая умная шпионка!

– Я вынуждена, мой господин. Я думаю, мы можем доверять царевне. Завтра, если возникнет такая необходимость, она поступит правильно.

Кришна кивнул. Все шло хорошо. И все же он не мог избавиться от ноющего ощущения, что вот-вот произойдет что-то ужасное.

ШАКУНИ не мог поверить, что с Карной могло случиться что-то настолько замечательное. В конце концов, он был проклятым на жалкую жизнь рештом. Но, с другой стороны, сам Шакуни был рожден царевичем Гандхара. Но судьба, играя на скрипке, всегда выставляет ногу вперед, на каждом шагу готовясь сделать тебе подножку. Нет смысла ругаться и злословить.

Они нашли Карну в роскошном шатре на дальнем конце города, в той части большого лагеря, что была предназначена для свиты знатных гостей, посещающих сваямвар. В палатке столь ошеломляюще пахло устрицами, что Шакуни пришлось оставить открытым клапан палатки, чтоб позволить выветриться этой вони. Он видел, что Судама никогда раньше не ел устриц, и Карна сейчас показывал своему племяннику, как вынимать мясо из раковин, и сам кормил его самыми сочными кусочками. Было крайне неприятно видеть его таким – уязвимым и мягким. Это мешало составить план, как в дальнейшем подтолкнуть его к падению.

Дурьодхана, озорно улыбнувшись, вышел вперед:

– Суда! Что ты думаешь о выступлении своего дяди?

Свет от алхимических фонарей озарил внезапно возникший на щеках Карны румянец.

– Ты пришел издеваться над раненым? Я с трудом смог удержаться, чтоб не рухнуть.

– Рухнуть в глубины любви, ты хотел сказать?

Карна ответил ему настороженным взглядом – словно его поймали при попытке что-то украсть. Ах, она ему действительно нравится. И после одного лишь танца! Ах, мальчишки… они мыслят одной лишь головкой… вздохнул Шакуни.

– Я не понимаю, о чем вы, царевич, – насторожился Карна.

– Все довольно просто. Я люблю Мати и не хочу жениться на этой Огненной Царевне. А ты, кажется, сильно влюблен в Драупади, и ты клялся мне в верности. Так что решено. Завтра ты будешь принимать участие в сваямваре. Ты завоюешь Драупади своим луком и добавишь Панчал к силе Союза.

Раковины выпали из руки Карны. То, что последовало за этим, было мелодраматичным объяснением между друзьями, которое в то же время было совершенно неприятно для Шакуни. Он, прихрамывая, вышел из комнаты на воздух. Небо уже потемнело. Дул холодный ветер. Шакуни снова подумал о жестокости Судьбы и почувствовал, как он продрог. Он не мог сказать, как долго он стоял там,