мог прикасаться к ней больше, чем позволял танец. Это и так было небезопасно во многих отношениях. Драупади посмотрела ему в глаза и сделала движение, как будто собиралась закончить танец, но Карна, возможно, ободренный съеденными кулфи, сжал ее руку, прося остаться. Он не был готов позволить закончиться этому блаженству.

– Почему вы грустите? – снова спросил он.

Она быстро заморгала, глядя на него в замешательстве. С его стороны было дерзко задавать такой вопрос, но он отбросил осторожность и вежливость. Умереть, не узнав ее секретов, значило потратить жизнь впустую. И душу его переполнило желание испытать все, что возможно, осмелиться на все, что возможно, и почувствовать, опять же, все.

– Ну, господин мой, разве вы бы не огорчились, если бы вас перед всеми взвешивали на весах?

Музыка, которая только начала замедляться, означая конец танца, вновь убыстрилась.

– Нет, скажите мне, – настаивал Карна, не готовый довольствоваться отрепетированным ответом. – Почему вы грустите?

Не прекращавшая танцевать Драупади глянула ему в глаза: ее собственные очи были окутаны облаком подозрительности и доверия.

– Потому что к завтрашнему вечеру я стану пленником любого, кто достаточно силен, чтобы выиграть соревнование. Человека, который мне совершенно не знаком. Он может быть старым, жестоким, уродливым или может дурно пахнуть, но все это не будет иметь никакого значения, если он победит. О, – она покраснела, – я… я совсем не это имела в виду, господин мой. Разумеется, если бы Пракиони… Это было бы честью…

Карна лишь крепче сжал ее ладонь:

– Все в порядке. Я понимаю. Не так-то легко… быть трофеем.

Драупади сделала глубокий вдох и мягко покачнулась.

– Совсем нет.

– Возможно, есть кто-то, к кому вы испытываете чувства? – спросил Карна, мечтая, чтоб она ответила «нет».

Драупади снова посмотрела на него, нахмурившись от того, что ей задали такой прямой вопрос. Кшарьи никогда не говорили прямо. Но Карна не мог усмирить свою неутолимую потребность знать все, что скрывается за прекрасной маской, которую она носила. Он не отвел взгляда, не обращая никакого внимания на то, как неловко на них смотрели окружающие. Ситар жалобно тянул мелодию.

– Как такое могло бы произойти? Я до сегодняшнего дня не встречала ни одного мужчины вне моей семьи, кроме господина Кришны, – со слабой улыбкой сказала царевна. – Так что теперь я здесь. Этого желает моя семья. Это мой долг, тот единственный идеал, по которому меня учили жить. Любовь – не то слово, которое мне позволено.

– Мне знакомо это чувство, – ответил Карна, чувствуя, как его охватывает непреодолимое желание оградить ее от всего мира. – Не знаю почему, но наш долг всегда заключается в том, чтобы делать счастливыми других, когда мы сами склоняем голову.

Драупади подняла глаза, встретившись с ним взглядом.

– Да, это так. Но кажется, это…

– Несправедливо.

Она широко улыбнулась. Запах цветов, каскадами спускавшихся по ее спине, пропитал воздух вокруг. Горло Карны горело, но лишь это останавливало его от того, чтоб не склониться к ней ближе.

– Музыка снова замедляется. Отец, должно быть, действительно хочет, чтобы наш танец закончился.

– Или кто-то испытывает ко мне симпатию, потому что я просто непревзойден в танце, – сказал он, заставив Драупади снова улыбнуться.

– Моя благодарность за то, что вы подняли мне настроение, господин Карна. У вас доброе сердце.

Какой-то инстинкт, а возможно, стремление к самоуничтожению, заставил Карну развернуть ее, а затем притянуть обратно, в кольцо своих рук – гораздо ближе, чем раньше. Он поймал ее за бедра, наклонился, изогнулся, почти оторвав ее от земли, не обращая внимания на то, как взвыла и удивленно замолкла музыка. Она вздохнула от удовольствия, кончики ее волос коснулись пола, но он едва расслышал это из-за вздохов зрителей. Ему все сильнее хотелось наклониться к ней ближе, чтоб вдохнуть ее запах – пряный и цветочный. Он медленно поднял ее. Золотая ткань, прикрывающая ее груди, коснулась его лица, струйки пота очаровательно мерцали в ее декольте. Затем он увидел ее изящные ключицы, ее изгиб шеи, затем – ее приоткрытые губы, аристократический нос, завораживающие глаза, глубокие, как озеро в полночь.

Они, учащенно дыша, смотрели друг на друга. Карна почувствовал, как его брюки внезапно стали ему узки. Должно быть, это от пота, подумал он, но затем внезапно понял, как выглядят непроизвольные толчки в человеческом теле.

ДРАУПАДИ была вырвана из ее снов этим странно растущим набуханием, которое внезапно немного сдвинулось к ее пупку. Она не понимала, что происходит, но ей вдруг показалось, что жар от тела Карны может попросту сжечь ее дотла. Она вдруг почувствовала себя глупо из-за того, что выдавала желаемое за действительное. Заинтересован ли этот мужчина именно в ней? Он мог говорить все это просто потому, что был рыцарем, или потому, что у него было слишком уж хорошее зрение. С другой стороны, он не мог контролировать, как блестели его ключицы, когда он говорил. Но, в конце концов, его гораздо больше интересовали кулфи, чем она, напомнила она себе.

– Это было… неплохое движение, господин мой.

И в тот момент не было ничего более милого, чем смущенный, застенчивый взгляд Карны. Но Карна отступил, совсем немного, но и этого было достаточно, чтоб пространство между ними увеличилось – и она почувствовала, как у нее от напряжения скрутило живот. Драупади нахмурилась, ощутив это, и все же она чувствовала себя счастливой. Танец не мог изменить мир. Танец не мог убрать весь гнев и всю боль. Но Карна был таким теплым, а в его глазах… Боги, там светилось что-то похожее на надежду, на обещание, что ей не всегда придется чувствовать эту боль. Его серьезные вопросы затронули самую глубокую часть ее души и каким-то образом пробудили ее. Улыбка вырвалась из нее, подобно песне.

Но тут Карна оглянулся, словно впервые заметил вытаращившиеся на них глаза, и улыбка покинула его губы, а в глазах появилось жесткое выражение.

– Тысяча извинений, моя царевна. Я не знаю, что на меня нашло. Вы в порядке?

– Да, мой господин, – быстро ответила она. Ложь! – Я верю, что наш танец надолго запомнится, господин мой. Я у вас в долгу за то, что вы такой замечательный партнер. – Так лучше. – Вы были очень любезны и добры. – В ее глазах что-то вспыхнуло, сменившись намеком на нерешительность, и она пробормотала: – Вы хорошо владеете луком, мой господин?

– Я… им управляюсь. – Карна сверкнул усмешкой, окрашенной злобой, и Драупади обнаружила,