Шрифт:
Закладка:
С убийцей своего отца.
Он нашел в телефоне стоянку грузовиков по пути. У него была слабость к этим стоянкам – и к дальнобойщикам. Не раз он просил кого-нибудь из них отправить письмо своей возлюбленной со следующей остановки. Это у них такая игра, объяснял он водителям грузовиков, угощая их кофе.
На этот раз у него не было ни стихотворения, ни письма. Но он еще, может быть, напишет последнее, финальное стихотворение и оставит его возле окровавленного изломанного тела.
Да, именно так он и поступит! И стихотворение это напечатают в газетах, оно попадет в интернет. И сучки вроде той, что он только что прикончил, будут торжественно читать с экранов.
И он прославится. Отец бы им гордился!
Значит, это стихотворение он подпишет. Не своим, конечно, именем – прозвищем.
Бард, подумал он. Отец любил Шекспира как брата, так что это будет как дань старику.
По дороге он возьмет себе стейк с яйцом, картофельных оладий, хорошего крепкого кофе, как варят на стоянках дальнобойщиков, и напишет свое лучшее стихотворение.
И прочтет его этой суке перед тем, как прикончить.
А потом, когда прикончит, когда сделает несколько хороших снимков трупа и этой сучьей морды, тогда поедет в старый дом разобраться с сестрицей номер один.
С этой без стихов, подумал он. Просто пуля в лоб, быстро и легко.
Жаль, подумал он лениво, что не будет больше этого источника зачерпнуть денежек, но слишком она много знает. Бабам свой болтливый язык за зубами не удержать.
Ну, зато в доме найдется достаточно много ценного, что можно будет прихватить.
А потом, как делают дальнобойщики, он двинется обратно в Вайоминг. И остальных сучек из списка будет убирать не спеша.
Медленно и тщательно, как прежде.
В работе всей своей жизни человек спешить не должен.
Когда ДД приступил к стейку с яйцом, на другом конце города Морстед и Дикс выходили из больничного лифта. В человеке, проходящем мимо, они оба распознали копа. Морстед достал свой бейдж:
– Детектив Бауэр?
– Нет. – Крепко сбитый мужчина в футболке и джинсах посмотрел на них в упор. – Сержант Муни. Там, в операционной, моя племянница, дочка моей сестры. Бауэр и Вочовски только что вышли.
– Сочувствуем, сержант, – сказала Дикс, потом представила себя и своего напарника. – Вы знаете, как она?
– Ни хрена не знаю, кроме того, что в ней четыре пули. Их достали, передали в вещественные. Две в груди, – он постучал себя кулаком в грудь. – А «Скорую» она сама вызвала, вот как было. Вот из какого материала она сделана.
– Подозреваемый есть?
Тяжелый взгляд, теперь еще и жаркий, переместился на Морстеда.
– Не стоит задавать дурацких вопросов. Вы приехали с ней говорить, потому что связали концы с концами. Или она для вас их связала. И если у вас, убойщиков, нет ордера на Беннетт, я сейчас пойду к любому судье и сам, черт побери, его добуду.
– Послушайте, сержант, – заговорила Дикс проникновенно – одно из ее умений, – мы заняты этим делом меньше восемнадцати часов. Похоже, что мой напарник – последний, с кем говорила ваша племянница до того, как это случилось. Она связала для нас концы с концами, мы прочли те материалы, которые она нам прислала, по дороге сюда. Если Бауэр и Вочовски не могут получить ордер на задержание Никки Беннетт для допроса и на обыск ее дома, машины и офиса, то мы сможем.
Муни протянул руку, выдохнул.
– Налетел я на вас. Мне надо было выйти из того зала ожидания. Муж Рейчел, двое ее детей, моя сестра, мой зять, моя жена, брат Рейчел, ее сестра – да черт побери, почти все родные, а нас много, либо туда набились, либо ходят снаружи, пытаясь успокоиться. Когда была стрельба в Вирджиния-Тех в две тысячи седьмом, мой брат поймал пулю – он там учился. Я был тогда пацаном, и никогда в жизни не было у меня такого страха, как в том зале ожидания. Потому я и стал копом.
– Он выжил?
– Ага. Первый в нашей семье, кто закончил колледж.
– Рад слышать. – Морстед провел рукой по растрепанным волосам. – Пойдемте кофе выпьем.
Снова открылись двери лифта.
– Бауэр, Вочовски – Морстед и Дикс.
Муни подождал, пока все поздороваются.
– Достали?
– В процессе, сержант, – ответил ему Бауэр. – В процессе. Пришлось судью поднимать с постели. – Он почесал затылок. – Вочовски говорил с лейтенантом, а я с прокурором – ее пришлось вынимать из кровати.
– Соберем команду, – сказал Вочовски. – Группу задержания, группу обыска. Мы с Бауэром доставим ее на допрос, все приглашаются наблюдать. Деньги у нее есть, – добавил он, – и она может себе позволить хорошего адвоката. Поэтому нужны серьезные улики. Вещественные доказательства.
– Если эта женщина стреляла в Рейчел, – добавил Бауэр, – мы ее возьмем за это к ногтю. Клянусь богом, сержант. Надо, чтобы эта группа обыска нам нашла что-то такое, что связывает ее с Рейчел, с кем-нибудь из тех, кого, по мнению Рейчел, эта женщина убила.
– Операция еще идет? – спросил Вочовски, и Муни просто кивнул. – Когда она придет в себя, когда сможет говорить, она нам поможет прижать Беннетт к стенке.
– Начинаем действовать. – Бауэр слегка хлопнул себя по бедру. – Мы хотели сегодня побеседовать с Беннетт. Все руки не доходили, и тут на нас вот этот дуплет свалился.
Муни отмахнулся:
– Я тоже не понимал, что дело горячее. А надо было. А я…
Он резко замолчал и быстрым шагом направился к группе врачей в хирургической одежде. Сердце колотилось в горле, в ушах.
– Вы сейчас оперировали Рейчел Мак-Ни. Я ее дядя, и я…
– Я помню, – ответила спокойным голосом женщина с усталыми глазами и кивнула. – Она стабильна. Организм крепкий. Состояние серьезное, и ближайшие двенадцать часов она будет под интенсивным наблюдением. Операция прошла успешно.
– Можете сообщить ее родным? Они захотят ее видеть. Понимаю, что всю орду к ней пускать нельзя, но муж, дети, мама – им нужно ее видеть.
– Она ночью будет под седативами, но мы это организуем.
– Они никуда не уйдут, пока она не очнется.
– Кафетерий работает круглосуточно без выходных. Могу организовать, чтобы принесли раскладушку для ее мужа, когда она выйдет из реанимации. Раны плеча и руки были незначительные, а раны в груди серьезнее, как мы уже обсуждали. Еще у нее расцарапан затылок – думаю, при падении. Я вам скажу, это чудо, что она осталась в сознании и смогла набрать девять-один-один.
– Вы не знаете Рейчел.
Докторша улыбнулась:
– Теперь
