круговых путешествий» существует такая же преемственная и причинная связь, как между «Войной и миром» и «Декабристами». Толстой задумал писать «Декабристов» и, подготовляя материалы для этого романа, отыскивая корни и начала движения 1826 г., увлекся эпопеей отечественной войны 1812 г. и написал свой шедевр. «Декабристы» же так и остались в проекте. С Жорж Санд случилось то же самое, с той только разницей, что она окончила оба произведения, связанные между собой таким образом. Когда она приготовлялась к написанию «Товарища» и изучала историю и статуты разных средневековых обществ, масонских лож и братств, она так заинтересовалась этими корнями современных ей полусоциальных, полумистических обществ и напала на такие интересные находки, что, окончив «Товарища», а затем и «Ораса», продолжала изучать привлекшие ее источники – и написала «Консуэло» и «Графиню», для которых послужили многие из материалов, добытых ею для написания «Товарища».

Самые годы сочинения и написания «Консуэло», – 1840-1842, – чрезвычайно полные интересными и необыкновенно разнообразными факторами и моментами, во многих отношениях способствовали тому богатству и разнородности элементов, из которых сложилась эта величественная эпопея. С одной стороны, Жорж Санд к этому времени совершенно усвоила себе религиозные, метафизические и социальные взгляды Ламеннэ и Леру; с другой стороны, через Шопена и Мицкевича в ее жизнь вошел совершенно новый для нее и глубоко захвативший ее элемент польских интересов и вообще славянских идей, так подходивших под теории Леру о переменной роли отдельных народов во всевластном движении вперед всего прогрессирующего человечества. Затем она, благодаря тому же Шопену, жила тогда в интенсивно-художественной атмосфере. Наконец, она находилась под неотразимым обаянием такой крупной артистической индивидуальности, как Полина Виардо, являвшейся в то же время точно живым воплощением теорий сен-симонистов, Листа и Ламеннэ о высокой роли художников. И хотя несомненно, что многие внешние черты и факты биографии знаменитой Мары[370] послужили для некоторых эпизодов и подробностей жизни жоржсандовской Консуэло, но, тем не менее, несомненно, что Жорж Санд на этот раз сделала то, что делала редко – сознательно списала с Полины Виардо свою венецианско-испанскую цыганку-певицу.[371]

Нам думается также, что Жорж Санд не только потому поместила действие своего романа в середину XVIII века, что это соответствовало ее цели (как она это впоследствии утверждала в предисловии, написанном для издания 1852 г.) изобразить те три элемента, которые наиболее ее заинтересовали в этом столетии: искусство, философию и область таинственных явлений и личностей вроде Калиостро, – но также и потому, что это была эпоха «великих певцов» и тех самых музыкальных авторов, мелодиями которых Полина Виардо и Шопен так часто оглашали ноганский салон и маленькую гостиную на улице Пигаль, и к которым Жорж Санд уже и раньше питала большое пристрастие. Еще с детства, с тех времен, когда старушка бабушка, Мария-Аврора Саксонская, аккомпанируя себе на слегка расстроенном клавесине, дрожащим голосом, но строго музыкально и стильно исполняла арии из разных ораторий XVII, или отрывки из опер и пасторалей XVIII века на элегантно-манерные тексты Метастазио, – еще с тех пор Жорж Санд сохраняла любовь к старым классическим авторам. В маленькой записной книжечке ее, относящейся к первым годам жизни после выхода ее из монастыря, записан и текст одной из вероятно особенно ею любимых арий Гайдна на слова только что упомянутого придворного венского поэта:

Gia riede la primavera

Col suo fiorito aspetto,

Gia il grato zefiretto

Scherza fra l’erbe e i fior.

Tornan le frondi agli alberi,

L'erbette al prato tornano;

Sol non ritorna a me

La pace del mio cor.[372]

Но заставив в одной из глав романа свою Консуэло пропеть при Порпоре эту, якобы только что сочиненную в то утро Гайдном пастораль, Жорж Санд не преминула в другой главе заставить ее спеть в присутствии автора тот знаменитый гимн Марчелло:

I cieli immensi narrano

Del grande Iddio la gloria.[373]

который, наверное, известен всем, даже и петербургским поклонникам Полины Виардо в ее несравненном, величественном, вдохновенном исполнении. Словом, перенеся действие романа в милый ей по старой памяти век Метастазио, Гайдна, Марчелло и Гассе, а первые главы его в ту самую Венецию, которая, всякий раз, когда писательница касалась ее, вдохновляла ее к написанию самых прелестных, живописных и поэтических страниц, – Жорж Санд всю психологическую сторону, все характерные внешние черты своей героини, все наиболее замечательные особенности ее таланта, ее артистической манеры и стремлений списала со своей молодой подруги, осветив их своим художественным проникновением и своей искренней привязанностью к оригиналу, и, может быть, благодаря этому везде, где Консуэло выступает в романе в качестве артистки, – она является необычайно реальным, жизненным, обаятельным лицом.

Первые же главы романа, посвященные описанию театрального мирка в Венеции, музыкальной школы старика Порпоры при церкви Dei Mendicanti и скромной жизни бедной цыганки Консуэло и ее друга Анзолето в том самом Corte Minelli, близ которого и сама Жорж Санд проживала в 1834 г. – эти первые главы написаны с неподражаемым художественным совершенством, и мы не удивлялись, когда покойный Григорович говорил нам, что ни один роман не производил на него такого обаятельного художественного впечатления, как эти первые, «венецианские» главы «Консуэло». Точно так же прелестны страницы, на которых описывается встреча Консуэло с юным Иосифом Гайдном, путешествие и дружба этих двух верных служителей Гармонии, дебюты Консуэло в венской опере и встречи с тогдашними знаменитыми певцами и композиторами. Словом, повторяем еще раз, – все, что касается собственно артистической карьеры Консуэло и музыкального мира 18 века, вышло особенно удачным, можно даже сказать, что исполнение превзошло намерения автора.

Но что касается остальных двух тем, поставленных себе автором, то должно признать, что гораздо явственнее и сильнее, чем эти «заданные темы», в романе сказались те четыре, уже указанные нами, отдельные течения или генетические элементы, из которых сложился роман, а именно: кроме общего веяния усиленно-музыкальной атмосферы, царившей на улице Пигаль, а в частности отражения артистических натур Шопена и Полины Виардо, в нем слышатся: отголоски носившихся тогда в воздухе вокруг Жорж Санд мистических польских идей, отрывков славянской истории, толкуемой с точки зрения мессианизма; затем – отражение учений Леру, начиная с веры в «бессмертие человека в человечестве» (иначе говоря, в повторные появления человека на земле), продолжая демократическими теориями о происхождении лучших и величайших художников из среды народной, о народном «бессознательном» творчестве,[374] о необходимости ниспровержения кастовых предрассудков (практически разрешаемого автором «Консуэло» посредством любви высокородного графа Альберта к безродной цыганке, дочери бродячей