Шрифт:
Закладка:
Когда корчмарь возвратился, я сидел над осколками раздавленного стакана. Ни слова не проронил он. Понял, что я должен был дать выход гневу. Оставив меня в покое, он принялся расставлять вымытые рюмки по полкам. Должно быть, он боялся, как бы не нагрянул Запоточный пропустить свой шкалик. И не без оснований — доведись нам встретиться здесь, мы с Яно наверняка сцепились бы, хотя это и не входило в мои намерения. Но ведь не всегда же удается взять себя в руки. Я собирался действовать просто и честно: явиться к Запоточному и по-мужски тихо-мирно все с ним обговорить. Осознав свое положение, он, возможно, не станет больше упорствовать.
И я тут же сказал корчмарю, сгонявшему в таз разлитую по стойке воду:
— Приведите-ка моих лошадок, хочу проехаться по деревне.
Он вытаращил на меня глаза.
— А не боитесь?
— Чего?
— Смотрите, остерегайтесь Запоточного! Лучше не попадаться ему на глаза.
— Наоборот, я хочу его видеть. Мы мужчины и должны решить спор по-мужски.
— Ваша воля… Я вас предупредил, моя совесть чиста.
— Не тревожьтесь, ради бога, — я с благодарностью взглянул на него, — скажите лучше, как его найти.
Волей-неволей ему пришлось подробно описать место, где стоял дом Запоточного, и сам дом. Самый видный в ряду. Двор идет под уклон. Стены крашены белым, наличники на окнах серые. Таких домов по соседству нет. Сразу бросается в глаза.
Я поблагодарил, расплатился за вино и разбитый стакан, чтобы корчмарь не понес убытка.
Я чувствовал, что он смотрит мне вслед через открытое окно. Чувствовал его взгляд на своей деревенеющей шее, даже ноги отказывались служить мне.
Я ехал шагом вверх по деревне, вокруг не осталось ни малейших следов зимы.
В тот год весна словно бы торопилась, буйно расточая яркие краски и густые ароматы. Листва казалась зеленее, цветы — наряднее, чем обычно. Ветром доносило с полей благодатный дух взрыхленной земли, с окрестных гор струился запах смолы и хвои.
Все это будоражило чувства, пока я поднимался на верхний конец Лештин. При иных обстоятельствах я не устоял бы перед соблазном и вытянулся где-нибудь на меже, наслаждаясь буйством весны. Но сейчас мне предстояло нечто более важное.
Через всю деревню сопровождала меня доносившаяся со дворов разноголосица. Мое горе не остановило привычного течения жизни, люди переживали свои радости и беды, словно меня и не существовало. Эх, человек-человек, неприметная песчинка в круговороте жизни! А я-то думал, все сосредоточено вокруг моего неутешного горя, и другие тоже ощущают его — мучительное, огромное, словно здешние горы; казалось мне, что люди относятся к моему горю как к собственному и разделяют его со мной — ведь одному оно не под силу. Но какое там! У каждого свой путь, свой жребий. Никто не обращал на меня внимания, когда я ехал к дому Запоточного, и сопровождали меня лишь доносившиеся отовсюду звуки. Тут слышался перестук цепа на гумне — видно, хозяин замешкался с молотьбой. Там визжала свинья — должно быть, ее собирались резать; где-то стучали вальки по белью, разложенному на дощатых мостках, и их шлепанье звонко разносилось по всей деревне. На ручье стирали бабы. Я их тотчас приметил, едва миновал излучину. Вода у их ног плескалась, булькала, пенилась. Лица у всех раскраснелись, кровь прихлынула и к босым ногам на камнях. У баб было хорошее настроение. Они озорно хохотали, работая, а, когда я проезжал мимо, одна из них поспешно окунула в воду какую-то полотняную одежку, положила ее на мостки и со всей силы шлепнула по ней вальком. Брызги угодили мне прямо в лицо. Веселья проказницам я не омрачил. Достал носовой платок, отер лицо и улыбнулся.
Лишь одна была постарше, остальные — сплошь молодки, как говорится, кровь с молоком. Засученные рукава и подоткнутые юбки обнажали пышущее здоровьем тело. В глазах у баб играли лукавые искорки, и, когда я тронулся дальше, прачки, наверное, глядели мне вслед с грустью, которую тщетно пытались утаить в дружном смехе.
Другой на моем месте, может, и сказал бы: чего ради убиваться из-за Магдалены, когда на каждом шагу красавиц хоть отбавляй, — и это была бы сущая правда; я мог вместо Магдалены выбрать любую. Но не такой был у меня характер.
Я наконец отыскал усадьбу Яно Запоточного и остановился перед широкими воротами. Окна и в самом деле были обведены серой каймой, за ними мирно сияла чистотой горница. Там, у стены, я увидел две стоявшие порознь кровати. Посредине — стол, покрытый вышитой скатертью. Вокруг — стулья, на каждой спинке, как исстари повелось, было вырезано сердце. В углу стоял зеленый сундук, разрисованный тюльпанами.
Взгляд мой остановился на кроватях, где спали Яно и Магдалена Запоточные, и сердце у меня защемило. Точно такие же кровати ждали нас в моем доме. Только те стояли рядышком, тесно прижавшись друг к другу. На одной спал я. Другая предназначалась для будущей жены, то бишь для Магдалены. Она должна была дожидаться меня в деревне, что неподалеку от окружного городка, так, как я представлял ее — с мерами в руках. С мерами, полными зерна. Мне так хотелось, чтоб, завидев меня, она от неожиданности выронила меры с зерном.
Но этого не случилось; в действительности все обстояло иначе. И я с тяжелым сердцем постучался в ворота Запоточного. Никто не отозвался. Постучал еще раз. Опять без толку. Забарабанил в окно. Но в доме по-прежнему царила тишина, усадьба невозмутимо продолжала греться в весеннем солнце.
Было ясно, что дома никого нет. На всякий случай я справился у старичка, который шел вверх по дороге.
Собственно, шли несколько человек с кирками и заступами на плечах. Видимо, они направлялись чинить дорогу. Один из них все время отставал, словно выбивался из последних сил. Его-то я и остановил, чтобы задать свой вопрос.
— Запоточные?.. — Он задумался, приложив ко лбу палец. — А, знаю, они с утра в Окружинах пашут.
Я сказал ему, что мне надо видеть Запоточного, что у меня к нему неотложное дело.
— Мы аккурат в ту сторону, — отозвался он. — Идемте с нами, а то до вечера долго ждать; когда еще они вернутся — затемно, не раньше.
— Ну, что ж… — И я присоединился к ним, сочтя такое предложение вполне разумным.
Те, что были впереди, успели отмахать добрую версту, и нам пришлось подналечь. Не знаю, о чем они толковали меж собой, но компания была оживленная, они здоровались с каждым, кого примечали на поле.
— Бог в помощь!
Ответ гласил:
— Услышь господь бог!
Куда ни
