— А что Магдалена? — спрашиваю дрогнувшим голосом. Но, боясь выдать себя, сдерживаюсь усилием воли.

— Покорно все терпит, никогда никому не жалуется, — говорит старик как о чем-то само собою разумеющемся и с наслаждением попыхивает трубочкой.

— Бедняжка, — вырывается у меня, потому что я не в силах молча перенести ожившую боль.

Предлагаю старику присесть отдохнуть у обочины.

Садясь, он отзывается на мои слова:

— Что правда, то правда, не повезло бедняжке. Небось Малярик не думал не гадал, что так обернется. Слыхать, мать всему виной. Богатства ей, вишь, захотелось. Вот тебе и богатство.

Я тоже присаживаюсь, а он продолжает:

— Особливо эти его норовистые жеребцы… на шестом месяце она была, а тут ее возьми да лягни один. Упала прямо в навозную жижу, ну, и разрешилась раньше времени.

«Магдалена!..» — простонал я в душе.

— Магдалена… — прошептал я наконец вслух ее имя. Голова у меня закружилась, и на мгновение луга, горы, небо и земля, весенние краски — все смешалось. Собеседник мой покосился, недоумевая, что мне за дело до Магдалены, имя которой я так неосторожно произнес в душевном смятении, и он спросил, нет ли и у меня у самого какой Магдалены.

— Была… — выдавливаю из себя, нервозно потирая ладонь о ладонь.

— И что же?..

— Да вот… тоже на шестом месяце конь в живот лягнул, и она тоже выкинула.

— Верно, ребеночек-то мертвый?

— Да вроде как…

Недоумевающий собеседник продолжает о чем-то расспрашивать меня, но я не в состоянии ему ответить. Я уперся локтями в колени и закрыл лицо руками. Как ни крепился, а все же слезы навернулись мне на глаза. Но старик не увидал их — все впитались в мои ладони. Я слышал, как он блаженно попыхивает трубкой. Дед вполне мог подумать, что я от усталости оперся головой на руки.

Вскоре на дороге зазвенел колокольчик. Я поднял голову. К нам приближалась телега, груженная мешками с картофелем для посадки. Возле кобылы резвился жеребенок. Я засмотрелся на него и подумал: насколько его жизнь тускла, а вот ведь не унывает.

Когда телега проехала, старик обронил:

— Ну, надо собираться, а то и солнце зайдет. Крестьянину в будний день некогда рассиживаться.

Я согласился с ним, и мы пожали друг другу руки.

Он еще раз поблагодарил меня за табак и пожелал, чтобы моя Магдалена подарила мне другого ребенка, вместо того, погибшего, и чтоб я выгодно купил делянку в Седлисках, после чего указал узловатым пальцем на гору, где находятся Окружины, — там, мол, я разыщу Запоточных.

Кого бы я ни встретил на пути к моей Магдалене, все, точно сговорившись, рассказывали мне об одних страданиях.

Сперва тот молодец с тонкими усиками.

Казалось, что́ может быть ужаснее новости, которую он мне поведал. Но потом я поговорил с корчмарем в Лештинах и услышал нечто более страшное о жизни моей Магдалены. Наконец, за пачку табака старый газда привел меня в полное смятение. Как знать, что я услышу еще, когда приеду к ней?

К счастью, чем горше становилось у меня на душе, тем сильнее желал я встретиться с Запоточным. Оставшись в одиночестве, я мало-помалу пришел в себя и еще раз прикинул в уме план действий. Я не стану вступать с ним в драку — это я знал твердо. Будь моя воля, я разрешил бы наш спор полюбовно.

Я побрел через пашни вверх по косогору.

Сразу же на меня пахнуло густым запахом земли. Я даже остановился на минуту. Теплое дыхание свежих борозд буквально опьянило меня. Оно исходило из самых недр земли и белесым паром стлалось над нею. Я невольно подумал о том, что и моя земля в Турце, хоть и арендованная все еще, тоже пробуждается сейчас под лемехом. И меня вдруг обуяла жгучая любовь к ней. Крестьянский труд показался мне самым прекрасным на свете. Первый раз в жизни задумался я над тем, отчего раньше не бросил скитания по белу свету и не обзавелся хозяйством. Я понял: должна была явиться женщина, чтобы пробудить во мне любовь к земле. Женщина, подобная Магдалене.

Глядя на Магдалену, я начинал ощущать близость природы и желанность сельской жизни. Глядя на ее руки, ощущал запах теста, которое они замешивали, чтобы испечь хлеб. Глядя на ее ноги, чувствовал прохладу утренней росы на траве. Глядя на ее стан, вспоминал мягкие очертания родного края. Глядя на ее уста, ощущал забытый вкус материнского молока и черешневого сока. Глядя в ее глаза, испытывал прилив силы и доброты, как плодородная нива под ласковым майским дождем.

Мне чудилось, что Магдалена и земля неотделимы друг от друга. Подобно тому, как некогда при взгляде на Магдалену я впервые в жизни воспылал истинной любовью к женщине, теперь при виде свежих борозд я воспылал истинной любовью к земле. Но не время было предаваться раздумьям. Меня ждали неотложные дела.

Старик боялся, как бы вечер не застиг нас в дороге; вспомнив его предостережение, я окинул взглядом гору, за которой пахали Запоточные, и, вскоре перевалив через нее, стал спускаться по противоположному склону.

Я увидел их еще издали.

Магдалена стояла среди борозд, держа под уздцы коня. За конем стоял Запоточный с длинным кнутом в руке. Возле него на земле валялось сломанное кнутовище.

В тот момент, когда я заметил их, Яно размахнулся и ударил коня с такой силой, что бедное животное осело, коснувшись брюхом земли. Конь не заржал — он закричал. Закричал так пронзительно, что у меня сердце захолонуло.

Борозда шла в гору, и конь заупрямился. Вероятна, он был из тех, необъезженных. Но зачем же выводить на работу шалого коня? Уж не для того ли, чтобы поизмываться над ним и заставить Магдалену страдать при виде мучений животного? Я поразился: внешне Магдалена выглядела совершенно спокойной, но лицо ее было скорбно.

В Яно словно бес вселился. Он с такой яростью хлестнул коня, что даже издали я увидел, как на его спине вспухла кровавая полоса. Несчастное животное дрожало и металось.

Я не знал, что мне делать — броситься ли к Яно и вырвать из его рук кнут или вернуться в деревню и звать людей на помощь, чтобы не позволяли ему истязать животное. У меня даже пот выступил на лбу, пока я решал, как мне быть.

Но то, что произошло в следующую минуту, заставило меня не раздумывая кинуться к Яно.

Несмотря на зверские побои, истерзанный