Я просидела у бабушки, наверное, полчаса. Мы разговаривали в последний раз. Я хотела бы сказать ей ещё много чего, но зашла медсестра и сказала, что бабушке пора отдыхать. Я и сама видела, как ей становилось говорить всё тяжелее и тяжелее, но просто не могла уйти, но хотела оставлять её. А теперь пришлось.

Я в последний раз поцеловала её в щеку и крепко обняла перед уходом.

— Люблю тебя, ба…

— А я тебя сильнее.

Сердце стучит громко и сильно, не скрывая всей своей боли. Опускаю глаза в пол и выхожу.

Всё это время Аарон стоял у двери и ждал меня. И не зря, потому что, если бы не он… я бы наверняка упала…

Не знаю, сколько я буду чувствовать эту боль, но, мне кажется, она никогда не исчезнет. И время ни черта не лечит…

♡⁠♡⁠♡

Несколько часов я ещё проплакала на руках Аарона, пока он нёс меня в машину, пока мы ехали, пока он нёс меня домой и пока он старался заставить меня вздремнуть хотя бы на каких-то часа три. Я отказывалась от всего. Мне ничего не хотелось, и это не просто истерика, это констатация факта. От боли, что разъедала все мои внутренности, мне не хотелось ничего, кроме как исчезнуть.

Слабость во всём теле всё же победила моё упрямство и заставила меня отключиться. Последнее, что помню, — как Аарон гладил мои волосы, наклонялся к лицу, чтобы поцеловать его. Эта поддержка важна, но мне почему-то хочется, чтобы Аарон ушёл, чтобы он не страдал из-за меня, не тратил своё время.

С самого утра светило яркое солнце, которое проскальзывало в комнату и ослепляло меня даже ещё во сне. А потом я проснулась. Сама не знаю отчего. Повернув голову, я не застала Аарона рядом и подумала, что ему всё же надоело тягаться со мной, и он уехал домой.

Выйдя из комнаты, чтобы убедиться в том, что его нет, я поймала себя на ошибке: Аарон сидел на кухне совершенно один. Кинув взгляд в прихожую, я поняла, что Лили оставалась ночевать у Марка.

— Аарон? — позвала его я, уже заходя на кухню, а не оставаясь подглядывать из-за угла. Когда парень поднял голову, на его лице я заметила что-то тяжёлое. Может, так выглядела усталость, ведь сегодня он всю ночь возился со мной. А может, у него что-то случилось?

— Ты уже встала? — удивился Родригес, расслабляя своё лицо, словно стараясь спрятать те эмоции от меня.

— Да.

— Я предполагал, что ты будешь спать долго. У тебя была трудная ночь.

— Солнце сильно светило, — отвечаю. — Вот и проснулась.

— Понятно, — Аарон встаёт со стула и подходит к столешнице, оборачивается снова ко мне и спрашивает: — Будешь чай или кофе?

— Пока ничего не хочу… — сглатываю и, кусая губу, решаюсь спросить: — У тебя всё нормально? Ты спал хотя бы?

— Несколько часов, — парень отвечает на второй вопрос, минуя первый, и я не оставляю это без внимания. Спрашиваю снова:

— У тебя всё нормально?

Аарон стоит ко мне спиной, и мне видно, как вздымаются его напряжённые плечи. Я его злю, раздражаю?

— Это из-за меня? — тихо спрашиваю я.

— Нет, что ты, — тотчас бросает он, разворачиваясь. У него спокойный голос, в котором нет скрываемой злости на меня или раздражительности. — Не в тебе проблема, родная.

— А в чём?

— Не думаю, что ты сейчас хочешь это слушать. Тебе плохо, я это вижу и понимаю. Может, ляжешь ещё поспишь?

— Аарон, — резко выдаю я, подхожу к нему и беру за руку. — Ты помнишь, что все твои проблемы — мои тоже? Я не хочу заострять внимание только на себе и своих проблемах. Тебе тоже тяжело, и мне это не нравится. Расскажешь?

Он тяжело вздыхает. Замечаю, как дёргается его кадык.

— Минут тридцать назад списывался с отцом. Спрашивал за Софи. Он даже, блядь, не дал нам возможность пообщаться. Сказал, что сестра собирается в школу. Сука, я его так ненавижу… — кулаки сжимаются, словно собираются разнести всю кухню. Накрываю его кулак своей рукой и глажу. — Он сказал, что мы сможем увидеться только летом. А я даже не знаю, получится у меня быть летом в Бруклине. Я же должен поступать куда-то.

И последние предложения выбили меня из колеи. Он не собирается быть со мной рядом.

Вот теперь всё точно плохо.

34 глава. Эрика — чёртова эврика

Терпеть не могу дождь. Он у меня связан с самыми худшими моментами моей жизни. Когда были похороны матери был невероятный ливень, под которым промёрз и я, и Софи. Дождь символизирует собой страдания и слёзы, которые стекали по лицу моей младшей сестры без остановки в тот день.

В день похорон бабушки Лаура плакала без остановки. И тоже был мерзкий, проливной дождь. За последние дни я потерял все жизненные соки, видя, как моя единственная любимая девушка страдает. Ей очень тяжело и никакие слова или объятия, никакие успокоительные ей не помогали.

Я проводил с ней несколько дней подряд после похорон, почти не ел, не спал, едва хватало сил и времени на самый простой душ. Мы с Лаурой полностью выпали из школьной жизни, и я забил хер на подготовку к грядущим экзаменам.

В комнате Лауры горит ночник, который разбрасывает тусклый свет по маленькой комнате. Маленькое тело моей девочки лежит на кровати, повёрнутое к стене. Я осматриваю её с тягостным ощущением внутри — мне невероятно тяжело видеть любимую в таком состоянии.

А ещё я боюсь…

Боюсь того, что, если я сейчас уеду к себе домой — элементарно для того, чтобы принять душ и сменить грязную одежду, в которой хожу три дня, на новую, чистую, — Лаура может сорваться. Что, если, когда меня не будет рядом, она снова сойдёт с ума? Снова начнёт причинять себе боль. И, что, если это закончится летальным исходом?

Меня бросает в дрожь от одной подобной мысли. Снова приковываю взгляд к своей девушке и медленно подхожу к ней. Мне кажется, что Лаура дрожит, поэтому я накрываю её большим и тёплым одеялом. Она никак не реагирует на этот жест, будто не замечает меня. Это снова наносит по сердцу болезненный удар.

— Я поеду домой, родная, хорошо? — садясь на кровать рядом с ней, я наклоняюсь и шепчу, почти неощутимо касаясь губами её уха.

Лаура слабо мычит и так же слабо кивает головой. Она не поворачивает свою голову ко мне, чтобы я не видел её