Шрифт:
Закладка:
Мы начали выбирать трусы, носки. «Сколько носков положено?» – «Пять пар». Выбирали футболки: отдельно – для съемок, которые я буду надевать только в кадре, отдельно – для повседневной жизни. Желательно, чтобы последних было хотя бы две. Выбрали красные с белым воротником.
Потом меня спросили: «Штаны или шорты?» Нельзя было взять и штаны, и шорты, и еще дополнительно десять футболок только потому, что я актриса… Нет. Сколько нужно на двенадцать дней, столько и будет. Так положено! Это вес корабля. Но мне все-таки разрешили взять дополнительно две футболки и два комбинезона вместо одного. В одном я прилетела, во втором снималась. Я привела железный довод: «А если, простите, меня в полете стошнит? В чем я буду сниматься дальше?» Со мной согласились.
Во время съемок на Земле бывают такие костюмы, скажем так, ответственные, их покупают в двойном экземпляре. В космосе таких вариантов нет. И если ты поставишь на съемочной футболке пятно – тогда что, съемки отменять? Это и смешно, и не смешно, обо всем этом надо было подумать заранее.
В итоге в моем комплекте были шорты, пять футболок, носки, трусы, запасной комбинезон. На двенадцать дней. Но на МКС все эти вещи у меня очень быстро закончились. Там, в космосе, достаточно сильно потеешь: на станции душно, а местами холодно и пыльно. К счастью, остался запас одежды от тех ребят, кто улетел и не использовал свое. Я носила чьи-то футболки, чьи-то кофты, Олег Новицкий делился со мной носками.
Одежда была типовая, по размерной сетке. А вот скафандр и белье под него создавались по индивидуальным меркам. Когда летишь наверх, под скафандр надеваешь белое белье, кальсоны, трико – все это похоже на исподнее из военного обмундирования. А когда спускаешься на Землю, то надеваешь компрессионное белье – набор «Кентавр»: синие высокие шорты, которые нужно очень туго завязать, и специальные гетры, которые следует не менее туго затянуть веревками, а сверху на все это – синее эластичное белье. Пока ты находишься на станции, вся кровь приливает к голове, как будто ты все время висишь вверх ногами. А во время спуска на Землю кровь очень быстро опускается вниз, и поэтому после прилета нужно еще недели две ходить в этом белье, чтобы не произошло разрывов сосудов или образования тромбов.
Скафандр надо было изучить как одну из самых главных вещей в полете. Сначала он казался мне совершенно инородным предметом. Когда я в первый раз надевала скафандр, мне казалось, что это невозможно сделать самой. Но потом этот процесс стал для меня таким же естественным, как надевание колготок: психуешь, но надеваешь, долго и аккуратно. С другой стороны, возможно, актерам в этом плане чуть проще: мы ведь иногда выходим на сцену в костюмах, в которых очень сложно играть. В спектакле «Холостой Мольер» у меня были парики, каждый из которых весил около четырех килограммов, и платье килограммов на восемь – с корсетом с ребрами из китового уса. Танцевать и бегать в этом костюме было очень неудобно, хоть он был и красивый. Так что в какой-то момент я свыклась со скафандром и все делала с радостью.
Важно было не только правильно надеть скафандр, но и пройти в нем проверку на герметичность. Ведь смысл скафандра как раз в том, чтобы спасти жизнь в случае возникновения внештатных ситуаций – при недостатке кислорода или в случае пожара.
На НПП «Звезда»
Во время подготовки к полету проверка скафандра на герметичность проводится несколько раз. Одна из них происходит в барокамере. Там создается определенного рода давление, скафандр надувают, после чего нужно провести в нем два с половиной часа. Это очень нелегко. Дышать непросто – хотя вентиляция присутствует, это уже не воздух, а кислород. Затекают ноги, руки, тело, голова начинает подтормаживать. Если сравнивать полет на невесомость и проверку на герметичность в барокамере – последняя была для меня гораздо сложнее. Одновременно проверяют твой пульс, состояние – ведь ты находишься в замкнутом пространстве, не начнется ли у тебя паническая атака? Это непростой эксперимент. В полете может закладывать уши, поэтому нужно учиться продувать их в скафандре. Есть такая штучка – вальсальва, – мы называли ее «сисечки». Прислоняешься к ней носом внутри гермошлема – и продуваешься. (Кстати, если у вас в самолете закладывает уши – не быть вам космонавтом.)
Наши скафандры на самом деле очень надежные. Если происходит разгерметизация корабля, то скафандр может спасти жизнь.
Схема АСУ
Командные тренировки
До середины июля у нас были полеты на невесомость, тренировки – пока еще без Антона Шкаплерова. К тому моменту мы уже были знакомы с Антоном и знали, что он будет командиром нашего экипажа, а командиром дублирующего – Олег Артемьев. В тот период Антон был в Америке, проходил инструктаж по аварийным ситуациям в американском сегменте МКС. Это обязательная практика по безопасности: российские космонавты отрабатывают аварийные ситуации в Хьюстоне, а американские астронавты – в Москве, чтобы в случае возникновения ЧП станция работала как единый экипаж. Мы с Климом тоже должны были полететь в Америку, но в результате получилось иначе, и американский и европейский сегменты нам пришлось изучать дистанционно.
С середины июля нас соединили в экипажи: основной – Шкаплеров, Шипенко, Пересильд и дублирующий – Артемьев, Дудин, Мордовина. С этого момента нас все чаще называли не Клим, Юля и Антон, а УКП-1, УКП-2 и КК (участники космического полета и командир корабля). В планшеты, которые нам выдали, загрузили настоящую бортдокументацию, по которой мы работали над циклограммами старта и спуска. Особое внимание уделялось проработке внештатных ситуаций на корабле – пожар, разгерметизация. Также начались лекции и практические занятия по изучению самой МКС: ее сегментов, быта и, конечно, «эмёрдженси», как это называют на станции, то есть аварийных ситуаций – это выброс аммиака, разгерметизация, пожар. Параллельно проходили СОЖ
