Онлайн
библиотека книг
Книги онлайн » Классика » Околицы Вавилона - Владислав Олегович Отрошенко

Шрифт:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 ... 46
Перейти на страницу:
прохожих, и помчался в Верону на лёгкой двуколке, запряжённой парой лошадей, сначала по Фламиниевой дороге, потом по Эмилиевой до Мутины, потом напрямик по просёлкам сквозь паданскую степь — сквозь ветер и пыль. Примчался — и сразу в дом к отцу. «Где он?» — спрашивает в прихожей. Слуги говорят: «Нет хозяина. Уехал на озеро. А вы отдохните с дороги». Но Катулл даже и не подумал отдыхать. Снова запрыгнул в двуколку и полетел на Бенакское озеро, на кончик мыса Сирмион, на отцовскую виллу. Там узнал, что отец находится в кабинете — играет в шашки с Цезарем, явившимся погостить, — забежал в кабинет и выпалил:

— А что я в Риме стихи сочиняю, как проклятый, то вы за дело не считаете, батюшка?!

Батюшка ответил:

— Не считаю.

А потом указал обеими ладонями на Цезаря и добавил:

— Вот и Гай Юлий Цезарь, мой старинный товарищ, консул Рима, славный полководец, тоже не считает.

Но Цезарь не стал поддакивать веронскому магистрату. Взял и объявил:

— А я стихи люблю! Да и сам пишу. И офицер у меня есть такой — Мамурра, родом из города Формии, грамотный очень, — тоже стихи пишет.

— Стихи-стихи… пишет-пишет… — принялся бормотать отец Катулла, оторвав от доски фигурку.

Подержал её в воздухе некоторое время, потом сделал ход. Цезарь сделал ответный ход. И вдруг обрадовался, воскликнул:

— Остановили мы вашего разбойничка! Взяли его в плен!

Батюшка Катулла изменился в лице, нахмурился. А Цезарь стал шевелить пальцами над доской, говоря:

— Закрыли мы вашему ординарию путь в императоры! Закрыли! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

Потом откинулся на спинку кресла и принялся рассказывать про походы, про разные страны. Про то, как случались в походах всякие трудности. Как болел много раз и тем, и этим, и всякой дрянью. Как нападали враги и дикие звери. Как переносил другие страдания и лишения: мерз в горах, голодал в степи, ночевал в лесу на одной кровати вот с этим самым Мамуррой, простым армейским прорабом, который пишет стихи. Слово за слово, речь зашла о Катулле. О том, что стихи, конечно, стихами — стихи Цезарь любит, — а всё-таки работать где-нибудь надо. И Цезарь, быть может, куда-нибудь пристроит Катулла — или курьером к эдилу, или писарем к квестору, или вот хотя бы к Мамурре в помощники.

Батюшка Катулла только кивал в ответ, повторяя:

— Hoc quidem satis luculente![12]

А сам даже взгляда от шашек не отводил. Цезарь тоже неотрывно смотрел на фигурки, произнося свою речь.

Когда же полководец замолчал и наступила тишина, оба игрока услышали звук: «Дыз-дыз-дыз… дыз-дыз-дыз», будто кто-то стучит зубами в ознобе. Глянули — а это Катулл стучит зубами. Да к тому же ещё трясётся всем телом и выглядит ужасно — руки вскинуты вверх, пальцы скрючены, голова запрокинута, глаза закрыты; по лицу пробегают разные гримасы. Батюшка в страхе закричал на весь дом:

— Петрония! Что с ним?! Сюда! Скорее!

Цезарь тоже забеспокоился. И тоже громко закричал:

— Эй! Люди! Лекари! Стража! Ко мне!

Прибежали рабы, приживальщики, подручные Цезаря. Явилась вся домашняя челядь. Все окружили кольцом Катулла. Началась толкотня, давка. В толпе стали выкрикивать:

— Петронию! Петронию пропустите! Она знает!

Бабка Петрония выскочила из толпы на средину круга, прошлась туда-сюда, поглядывая на Катулла. Потом махнула рукой.

— Зря шум подняли, — сказала спокойно. — Стих у него пошёл.

Батюшка Катулла вздохнул облегчённо:

— Слава Юпитеру, всё в порядке!

Но Цезарь не успокоился. Стал расспрашивать тревожно:

— Как стих?! Как пошёл?!

— А вот так, — ответила Петрония, — стих у него шевелится в груди, сейчас полетит наружу.

И снова махнула рукой — не беда, мол.

Тут и Цезарь вздохнул с облегчением. Радостно сказал:

— Стих — это хорошо! Стихи мы любим! У меня вот и Мамурра стихи пишет!

Потом поинтересовался:

— А долго ли ждать?

Петрония в ответ:

— Не знаю. Никто не знает. А торопить нельзя.

Но в Цезаре эти слова только азарт распалили.

— Что за чепуха! — возразил он.

Подбежал поближе к Катуллу, захлопал в ладоши и начал выкрикивать:

— Perge! Perge![13]

Толпа зашевелилась, загудела, подхватила:

— Perge! Perge! Perge!

Катулл вдруг открыл глаза и с силой топнул ногой. Все в тот же миг замолчали, замерли. Несколько минут в доме стояла тишина. Когда же стих полетел из груди поэта, Цезарь и сам затрясся, застучал зубами, стал мотать головой, восклицая:

— Qui te Juppiter diique omnes perduint!.. Pulmoneum vomitum vomas![14]

Но заглушить стих было невозможно. Катулл произносил его громко и ясно:

Pulcre convenit improbis cinaedis,

Mamurrae pathicoque Caesarique.

Nec mirum: maculae pares utrisque,

urbana altera et illa Formiana,

impressae resident nec eluentur:

morbosi pariter, gemelli utrique,

uno in lecticulo erudituli ambo,

non hic quam ille magis vorax adulter,

rivales socii puellularum.

Pulcre convenit improbis cinaedis.

Славно снюхались два гнусных педераста,

два распутника — Цезарь и Мамурра.

И не диво: оба ходят в скверне —

этот в римской, тот в формийской, — крепко

въелась в них она, ничем её не смоешь.

Близнецы они — одной страдают хворью;

спят в одной кроватке; оба грамотеи.

И не скажешь, кто из них блудливей, —

девкам римским оба конкуренты!

Славно снюхались два гнусных педераста.

Так была написана песнь пятьдесят седьмая, входящая в «Книгу Катулла Веронского» — бесценное сокровище мира.

Вместо послесловия

Ответы на вопросы студентки Римского университета Тор Вергата Валерии Меркури для её дипломной работы, посвящённой циклу сочинений «История песен. Рассказы о Катулле».

Валерия Меркури. Ваша «История песен» разработана вокруг шестнадцатого, сорокового, сорок первого, тридцать второго и пятьдесят седьмого стихотворений Катулла. Некоторые из них были подвергнуты цензуре из-за обсценной лексики, и не только в русских переводах. По какой причине вы выбрали именно эти песни?

Владислав Отрошенко. Причина выбора для меня необъяснима. Каждая из этих песен просто захватывала — переносила в реальность Катулла. Я записывал сюжетные ходы, сцены, диалоги будущего рассказа — всё это выглядело довольно хаотично. Потом спокойно принимался за перевод стихотворения. А завершив его, уже писал рассказ. При переводе у меня не было намерения исправить ошибки (вольные и невольные) русских переводчиков, которые избегали катулловских бранных слов и искажали некоторые очевидные вещи. И Пиотровский, и Шервинский, и Апт, и другие переводчики советской школы были талантливыми профессионалами и глубокими знатоками. Они делали своё благородное и важное дело. Катулл,

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 ... 46
Перейти на страницу:

Еще книги автора «Владислав Олегович Отрошенко»: