— Нет!

— Разойдись!

Казаки дружно отправились в лес, а через час вернулся Корф — и к Зоричу:

— Иван Заглобин отказывается перетаскивать брёвна!

У есаула брови изумлённо поползли вверх. Отказывается? Как это? Дело небывалое.

— Отправить за Иваном!

— Да вот он едет, — ткнув в сторону леса, Корф дипломатично отъехал в сторону и отвернулся.

С ходу, ещё не подъехав, Иван обиженным, не своим голосом заголосил громко:

— Ваше благородие, да что же это такое?! Монголкам — им что: хоть землю пахать, хоть брёвна таскать, а это Воронок, Воронок! За что же ему такой позор?! Да я его лучше пристрелю! Ей-богу!

Казак с маху шмякнул папаху о землю. Есаул дёрнулся, заиграл желваками, но тут же одумался: «А ведь прав Иван». Окинул взглядом коня… «Стать-то какая, как будто родня моему Кисмету». Помолчал, но виду не подал: субординация, дисциплина и всё такое. Секунду помедлил, подозвал Корфа и извиняющимся тоном попросил его:

— Исидор Игнатьевич, в самом деле, это же форс-мажор какой-то! Вы только посмотрите на этого скакуна!

Корф из-под насупленных бровей покосился на Воронка и молниеносно оценил ситуацию, понял — вариантов нет, надо идти на уступки.

— А знаете, Евгений Иванович, я думаю, казак прав, это моя недоработка. Я снимаю свои претензии.

Сказал — и почувствовал облегчение. Слава богу, затушил. А то бог знает, казаки — народ лютый. Вон рожа-то какая зверская! И уступающе осклабился Заглобину, а тот с быстротой кошки, не слезая с коня, подхватил папаху, перекрестился и, лицом не дрогнув, помолчав, проронил:

— Спасибо, ваше благородие!

— Вот и славно. А тебе, казак, будет другое задание, и вот какое: надо объехать ту сторону Крутой. Соберись, выезжай сразу. Сегодня вернуться наверняка не успеешь. Переночуешь в дороге. Карабин возьми обязательно. И будь осторожен. С той стороны каменная осыпь, поползёт — не выберешься. Давай, Иван, счастливо!

Разошлись, довольные друг другом.

Глава четвёртая

Работа кипела. Казакам работать не привыкать. До работы охочие. Привычные с детства к пиле и топору, они к обеду проделали в густом ельнике большущую просеку, обрубив сучья, впрягали в лямки коренастых монголок, а те волокли стволы к месту закладки домов. После обеда сделали большой помост — козлы — и начали пилить брёвна на доски. Присмотрел Евгений Иванович и место для будущей бани. Далековато от домов, зато озерко рядом. Начали копать ямы под ледник и хранилище для будущих урожаев. Да и привезённые с собой семенные материалы надо сохранить до посева.

Плотно пообедав и накормив Воронка, Иван в тороки положил кусок сала, пару луковиц и сухарей, сунул туда же флягу воды и мешочек овса — для Воронка. Выехал сразу. Надо дальше проехать засветло. За ориентир взял громадную лиственницу, которая исполином возвышалась над остальным лесом. «До неё, — прикинул Иван, — вёрст пятнадцать, до вечера доберусь». По прямой, точно за нею, какая-то безлесая вершина.

«Вот и ладно, не собьёмся, не заплутаемся. Так ведь, Воронок?» Пока поле было ровное, ехал рысью, когда появились кустарники, перешёл на шаг. Спешить некуда. В дороге хорошо думалось, вспомнилась станица, вспомнил мать, двух сестриц-близняшек. Вспомнил деда, старого рубаку. Вспомнил с усмешкой его крепкие пальцы, которыми он цепко держал за ухо, а другой рукой добавлял ума по заднице. Да и было за что. Вспомнилась станица в разные времена года. Рыбалки с друзьями, ночное. Где-то они сейчас? Подумал о Гале. Настоящий бесёнок, но чувствовал: сильная и верная. «Увезу её с собой, а нет — так отправлю её с кем-нибудь к матери».

До лиственницы добрались дотемна. Перекусили и завалились спать. Обогнули Крутую где-то к полудню, определил по солнцу. Ориентир оказался на той стороне реки. Ехали по скудному песчаному, пересыпанному мелкими камнями бездорожью. Так прошёл ещё час. Иван подумал — пора назад. И тут из расщелины слева с треском вырвалась и стрелой взмыла ввысь какая-то крупная птица. Иван поднял голову вослед ей и не сразу понял, что произошло. Рыкнул Воронок, и Иван ощутил, что он падает, падает спиной вниз. Конь грохнулся на щебень, клубом поднялась пыль. Иван успел, ухватившись рукой за луку седла, выбросить правую ногу назад и в сторону, из-под лошади, упал на её тёплый бок, ободрав щеку о пряжку подпруги. Воронок дёрнулся в сторону, сдвинув щебёнку, камни поползли вниз. Мелькнула мысль: «Есаул накаркал!» — раньше, чем проговорил каким-то чужим голосом:

— Лежи, Воронок, тихо!

Строевой конь, услышав команду, привычно затих, прижал ухо, оскалив зубы, косил глазом, налитым кровью.

— Молодец, Воронок, молодец! — прошептал Иван. Левой свободной рукой снял папаху, вытер залитое потом грязное лицо и отбросил её дальше, в сторону. В голове пульсировала мысль: «Что делать? Можно оттолкнуться от Воронка — и в сторону. Нет! Вдвоём так вдвоём!» Перевёл дух, успокоился. Посмотрел по сторонам. Вниз, к Песчаной, несколько десятков саженей мелкого камня, под уклон — осыпь. Там — смерть. «Неужели всё? Нет, поборемся! Как обидно, не в бою даже!» Ошибки он не сделал, он ехал по кромке осыпи, и если бы не птица, всё было бы хорошо. А вокруг такая безмятежная тишина, только хриплое дыхание Воронка да голубое небо, и точками, кругами парили высоко-высоко орлы. Посмотрел налево, вбок. Кажется, где-то там деревцо. Точно. Невысокое, кряжистое. В камнях у них мощные корни. «Верёвку бы… Господи, неужели я её не взял?!» Попытался расстегнуть пряжку седельной сумки — не получилось. Достал засапожник, перерезал ремень, сунул руку — и, слава богу, сразу же, на конце, узел верёвки. Передохнул, смахнул пот с лица, вытащил верёвку и привязал её к поводьям. Другой — к концу на рукояти ножа. Передохнул. Прочёл молитву: «Помоги, господи!» И назад, через голову, метнул нож к дереву. Подумал: «Если запутается в ветвях — выберемся». Дрожащими пальцами тихо потянул верёвку к себе. Шла легко. И вдруг Иван почувствовал сопротивление. Закрыл глаза, вздохнул и потянул крепче. «Держится, зацепилась, теперь резко, изо всех сил — к дереву! Если успею, Воронок не поползёт вниз. Нет, надо передохнуть». Но нетерпение было слишком велико, да и не в