Шрифт:
Закладка:
— Смотри-ка, линьки, хариусы, знатная будет рыбалка!
Расседлали лошадей, сняли вьюки. Есаул объявил день отдыха и большой стирки. Через пару часов все нижние ветви деревьев и кустарники были увешаны казачьей амуницией. Лошадей выскребли, вымыли. Помылись и сами. Поев, уселись вокруг костра. Но не надолго, усталость от трудной дороги дала о себе знать. Казаки уложились спать задолго до захода солнца и спали мёртвым сном, не шевелясь, не двигаясь, до первых солнечных лучей следующего дня.
У костра дольше других засиделись Корф и Евгений Иванович.
— Ну что, — задумчиво проговорил Корф, — последний переход. У Крутой будем завтра. К осени мы должны отстроить базу. Работы будет много. К снегу у нас должна быть крыша над головой. Я знаю, в общем-то, казаки умеют делать всё. В обоз я подбирал людей по тому же принципу. Я отыскал даже двух братьев, мастеров по устройству колодцев. Хорошо, что взяли с собой двери и окна, оборудование для печей и бани. Мне кажется, я учёл всё.
Евгений Иванович слушал вполуха, думая о своём. Никогда ему не приходилось заниматься тем, чем придётся заняться теперь. Вся надежда на опытных казаков и Фрола. Это успокаивало. Мелькала мысль и об Аннушке. Утешало то, что там не будет повода для сплетен. Очнулся от слов Корфа. Тот, стоя, тряс его за плечо и говорил:
— Пойдём спать… А то и меня сморило.
На следующий день дорога была лёгкой. Собственно, это была не дорога, а направление. Крутая была хорошо видна. Левая сторона среди скальных вершин, правая — сплошь заросшая лесом. Евгений Иванович, ориентируясь, вспоминал ландшафтный макет. А Корф говорил ему:
— Смотри… Нам надо выйти вон к тому месту, похожему на лежащий носком кверху валенок.
Есаул рассмеялся:
— А ведь и верно, действительно, похоже!
Подъехал Фрол Иванович:
— Казаки гутарят: уже добрались? Скоро будем там?
— Скоро, Фрол Иванович. Как там Сорока?
— Да шо ему будет?! Даже не чихнул, здоров, как бугай!
— А лошади?
— Сейчас нормально. Поел их гнус, конешно. Глаза гноились. Промыли, всё в норме. У двоих расковались, да потерпят, не по камням идём. А с лошадьми-то как будем? Кормить-то чем будем?
— Не волнуйся, Фрол Иванович, отстроимся только!
Вскоре пошли давние гари, сплошь заросшие малинником. Свечками торчали редкие обгорелые стволы. Повозки стали. Казаки спешились, разошлись в разные стороны. Погода стояла великолепная. Голубизна без единого облачка, только ласточки кувыркались тут и там. Безмятежную тишину разорвали два рыка — медвежий и хриплый бас казака:
— Робя, ведмедь! Тащи карабин!
Да где там! Медведь, напуганный казаком, с рёвом пустился напролом, напутствуемый воплями казака:
— Ату его! От-т, твою мать!
Посмеялись. Тем всё и кончилось.
— Лучшего места не найти. Речушка зимой наверняка замёрзнет, но сейчас вода есть, а к зиме сделаем колодец. Лес рядом, доставить стволы сюда не составит труда — волоком. Гора защитит зимой от северных ветров. Земля здесь хорошая, не песок, можно разбить огородик, охотиться будем внизу, там зверья должно быть много, места здесь дикие, — так говорил Корф вечером следующего дня.
Они стояли у края пустыря, который ступенями, заросшими кустарником, а дальше — и редкими высоченными елями, поднимался к Крутой. Заходящее солнце, оставляя в тени ложбины, контрастно обозначило каждый выступ каменной громады. Левая сторона горы заслоняла собой небо, а правая, опускаясь к горизонту, таяла в фиолетовом сумраке. Там же, в массиве лесов, отсюда, сверху, редко, штрихами была заметна более тёмная полоса — ложе реки Песчаной. Утомлённые дневной суетой Корф и Евгений Иванович молча стояли, любуясь окружающей их красотой. Ночная темнота уже царила внизу, у подножия Крутой. Поднимаясь наверх, обдавало холодом, окутывая полумраком всё вокруг и очаровывая тишиной и покоем. Синь неба, сгущённая внизу темнотой ночи, поднимаясь к зениту, наливалась голубизной, а за вершиной Крутой редела, таяла белёсым пятном. Где-то там, невидимый отсюда, маячил, должно быть, рогалик месяца. И тут-то некая тёмная масса, появившись снизу, за массивом горы, и медленно-медленно поднимаясь и обретая предметные очертания, предстала перед глазами оцепеневших, потерявших способность что-либо осознавать двух невольных зрителей. Повисела в небе мгновение и тут же растаяла, будто её и не было. И всё это в полной тишине. Лишь через некоторое время появился как бы ниоткуда неясный звук, похожий на ленивое фырканье сытого кота, у которого отобрали недоеденный кусок спёртого им мяса. Понятно, что Евгений Иванович был поражён значительно меньше своего друга, он был ошеломлён скорее новизной происшедшего, а всё в целом было дежавю. А что касается Корфа, то в эту эпоху людьми делались робкие попытки подняться в воздух, постигая через, так сказать, муки и стенания азы воздухоплавания, а тут вдруг такое, так много и сразу, так что стоит ли удивляться тому, что волевой, битый жизнью Корф на разом ослабевших ногах сделал пару робких шагов куда-то в сторону и сел куда придётся. Не стоит удивляться и тому, что последующая ночь была полностью лишена сна. Потерявший себя Корф метался по палатке, натыкался в темноте на раскладушку Евгения Ивановича, извинялся каждый раз и, не переставая, всё время что-то говорил то есаулу, то самому себе. То обращался к отсутствующей аудитории со всякого рода необоснованными химерами. Зорич из осторожности, как бы не проговориться, не включаясь в диалог, отделывался редкими репликами и лежал, сдвинув брови и всё чётче осознавая: «Это — есть, оно рядом, и мимо не пройти!» Но как бы то ни было, а ночь прошла своим чередом. И поутру невыспавшийся мятый Корф и выбритый, пахнувший одеколоном, уверенный в себе есаул приступили к решению задач наступившего дня. После завтрака перед построившимися казаками появился есаул, рядом — Корф.
— Казаки! — начал привычно есаул. — Мы начинаем строительство пограничного кордона. Строительством будет руководить Корф Исидор Игнатьевич, он опытный человек и знает дело, но будет с благодарностью прислушиваться и к вашим советам. Старостой
