— То-то и оно, казак, верно понимаешь! — Фрол Иванович кашлянул и подкрутил ус.

— Мы получили полезную информацию, не так ли? — проговорил, вернувшись в дом, Исидор Игнатьевич. — У налётчиков тропа где-то здесь, рядом… Надо чаще скрытно прочёсывать лес. По снегу это сделать легче. Я должен, Евгений Иванович, сообщить вам нечто очень важное… В столице, на самом высоком уровне, есть информация о том, что все эти хищения золота имеют не уголовную, а политическую подоплёку. Вы знаете наверняка, что в этих краях проживает много семей, сосланных сюда сразу после варшавского мятежа. Наши извечные недруги пытаются на западных территориях империи обострить ситуацию, используя созданные ими же террористические организации, существующие не только за счёт западных подстрекателей, но и за счёт нашего, Евгений Иванович, золота. Перед отъездом сюда я был приглашён к министру, который заверил меня в важности доверенного нам с вами, Евгений Иванович, дела. В случае успеха, я уверен, будем отмечены если не Владимиром Четвёртым с бантом, то уж Станиславом Третьим наверняка! Да ведь ещё и продвижение по службе! Извините меня, Евгений Иванович, но я думаю, что с вашей многолетней службой в провинции, после досадного инцидента, случившегося с вами в Петербурге, пора кончать. Вам судьба предоставляет великолепный шанс!

Поскольку Исидор Игнатьевич, упиваясь нарисованной им перспективой, говорил больше для себя и между ним и Зоричем находился массивный стол, изделие местного мастера, то он счастливо избежал, не ведая того, соавторства в давешнем петербуржском инциденте, автором которого, как известно, был очень горячий, а потому скорый на руку Евгений Иванович. Родившийся в рубашке Корф не бросил даже случайного взгляда на коллегу, тем самым избежав устойчивой формы заикания на долгий срок. К чести Евгения Ивановича, надо сказать, что он, не пуская никого в интимные подробности своей жизни, стерпел разглагольствования Исидора Игнатьевича, явно переступившего дозволенное, хотя это стоило ему немалых усилий.

— И если банда, как мне сказали в ведомстве, окажется где-то здесь и мы её возьмём, то уж награды, как ни отказывайся, нам придётся принять! — потирая руки, захихикал Корф и сразу, посерьёзнев, добавил: — Есаул, с завтрашнего дня здесь, на базе, каждый день лишь этот повар, истопник и прочее, как его?.. Ага, Ерофеич, Буян, и не каждый день вы и я, а все остальные — в поле! Евгений Иванович, составьте маршруты, графики — и за работу. Налётчики взяли последний раз большой, тяжёлый куш, им надо срочно доставлять его на «большую землю», а оставляя его надолго здесь, они сильно рискуют. Понимают это они, но знаем и мы. Всё перекрыто: порт, город, рудник. Я надеюсь, что они пойдут здесь — через Песчаную, тропами и старыми заброшенными дорогами, через горы, вокруг — к морю. Здесь единственное место, где можно перебраться через реку. Там дальше сплошные скальные берега — «щёки».

Глава пятая

Коротая вечера у ярко пылавшей печи, возвратившиеся с маршрута казаки о виденном ими летом по дороге сюда летающем аппарате, так напугавшем их лошадей, говорили при Корфе не таясь, так как есаул сказал им, что Корфу самому посчастливилось быть очевидцем этого явления. Надо сказать, что практичных казаков эта летающая хреновина уже не забавляла даже. Вот если бы её приспособить к чему-нибудь — тогда другое дело. А так летает — и пусть себе летает. Слова Фрола о том, что в одном из окон он будто бы видел строящие рожи своего станичника, не приняли всерьёз сразу. А потому и забыли скоро.

А зря… Как-то в начале декабря вышли в поле Фрол, Егорка и прихвативший их с собой Евгений Иванович. Два дня до этого шёл снег. Навалило его кое-где чуть не до метра. Давно божившийся Фрол: «Всё! Больше ни капли!» — за день до выхода со своим другом поваром Ерофеичем перехватил лишку, и мстительная печёнка решила отыграться за всё. Обычно добродушный Фрол превратился в скандальную злую особу. Отыгрывался на Егорке. Тащился сзади. То лыжню он ему снегом завалил, то мог бы идти помедленнее, всё равно за Евгением Ивановичем не угнаться. «Пусть бежит, мы без него не заблудимся — сами с усами!» Есаул проявил снисхождение к слабости Фрола Ивановича и не стал выговаривать ему, а перекуры стали чаще. И вот в одну из таких пауз, вздохнув с облегчением, Фрол Иванович плюхнулся задом в сухой снег, Егорка, сдвинув папаху на ухо, проговорил с удивлением:

— Дядя Фрол, а, дядя Фрол, ты слышишь аль нет?

— Чего тебе? Что ты там придумал?

— Да нет же! Вот опять…

Фрол Иванович досадливо отмахнулся, а Зорич замер, прислушиваясь. Странно, что это могло бы быть? Фрол Иванович, кряхтя, встал. Все затаились, вслушиваясь. Издалека чуть слышны звуки, будто молотом по наковальне…

— Надо же! — изумился есаул. — Ни на что не похоже!

Пропахав борозду в рыхлом снегу, через пару вёрст казаки остановились на краю глубокой впадины, на дне которой на растопыренных в стороны опорах стоял он — таинственный аппарат.

Удивления большого не было, было чувство какого-то преклонения перед этой громадой. Отсюда, сверху, она напоминала собой горку тарелок, поставленных донышком кверху одна на другую. Нижняя — самая большая. Есаул дотошно пересчитал их — три яруса. Верхний — без выраженного донышка, просто усечённый сверху конус. По окружности ниже на видимой казакам стороне круглые, похожие на судовые иллюминаторы, по мнению Евгения Ивановича, отверстия. Махина отсвечивала стальным, с синевой блеском. Под днищем снега не было. Была какая-то кочковатая поверхность, похожая цветом на пережившую зиму пожухшую листву. Удары с металлическим звоном прекратились. Воцарилась полная тишина. Уязвлённый невниманием пришельцев к хозяевам территории есаул тронул за плечо Фрола Ивановича:

— А ну-ка, у тебя уже есть опыт, напомним им о себе.

Старый казак снял карабин с плеча, передёрнул затвор:

— В окно?..

— Да нет! Пугать не будем, давай в небо!

Фрол Иванович нажал на курок. Ожидаемого эффекта не получилось. Звук потихоньку растворился в воздухе и затерялся в тяжёлых лапах запорошенных снегом громадных елей.

— Пальнуть ещё, Евгений Иванович? — поднял руку, раздумывая, Фрол.

И тут далеко, но видно было, как одно из отверстий в корпусе исчезло в глубине, а наружу выдвинулась похожая на балкон