в свое дело! Но и это еще не все. Бассейн был выложен гранитом и разбит на отделения шириной примерно в пятнадцать циновок. Обычно здесь сидело по тринадцать-четырнадцать человек, но случалось, что и никого не было. В бассейне воды было по грудь, и очень приятно было просто ради спорта поплавать в горячей воде. Я выбирал время, когда никого не было, и с наслаждением принимался плавать вдоль всего бассейна. И вот однажды, предвкушая удовольствие поплавать, я бодро спустился с третьего этажа и у входа в бассейн вдруг увидел большое объявление, написанное густой тушью: «Плавать в горячей воде воспрещается». Кроме меня, тут никто будто бы этим не занимался, так что объявление, по всей вероятности, было придумано специально для меня. И пришлось мне с этих пор отказаться от плавания.

От плавания-то я отказался, но, придя в школу, увидел, что на классной доске, как обычно, красуется надпись: «Плавать в горячей воде воспрещается». Я был просто потрясен. Выходит, что все школьники занимаются тем, что выслеживают меня одного! Настроение было испорчено. Конечно, я не из таких, чтобы отступать от своего, – пусть себе говорят что хотят. «Но зачем я приехал в этот городишко, где так тесно, что все носами сталкиваются», – подумал я и снова разозлился. А когда пришел домой, опять началась пытка антикварными вещами.

Глава 4

В школе были установлены ночные дежурства, и дежурили поочередно все преподаватели. Только «Барсук» и «Красная рубашка» являлись исключением из общего правила. Я попытался узнать, почему, собственно, эти двое избавлены от обязанностей, которые надлежит выполнять всем. И мне сказали, что они приравнены к государственным чиновникам среднего класса. Недурно однако! И жалованье получают большое, и преподавательских часов у них мало, да еще освобождены от ночного дежурства! Где же тут справедливость? Установили какие-то своя правила и думают, что так и нужно. Совести у людей нет! Я был этим очень недоволен, но «Дикобраз» говорил, что мне следовало молчать, так как все равно у меня одного ничего не выйдет. «У одного ли, у двух ли – если дело справедливое, то выйдет!» – думал я.

– Might is right 16, – назидательно заметил «Дикобраз», приводя английскую поговорку. Я сразу не уловил смысла и переспросил. Оказалось, что это означает: право сильного. Что такое «право сильного» – известно с давних пор. Это я знал и без «Дикобраза». Но ведь «право сильного» и ночное дежурство – вещи разные. И почему «Барсук» и «Красная рубашка» «сильные»? Однако все эти рассуждения остались рассуждениями, а очередь дежурить в конце концов дошла и до меня.

Вообще-то говоря, я никогда не высыпался, если приходилось ложиться не в свою постель. С детских лет я не любил оставаться на ночь у кого-нибудь из товарищей. И если мне неприятно было ночевать в доме товарища, то уж дежурить ночью в школе было тем более неприятно. Так-то оно так, но что поделаешь: это дежурство входило в сорок иен моего месячного жалованья. Приходилось мириться.

И учителя, и школьники разошлись по домам, а я остался один сидеть как дурак и зевать от скуки. Комната для дежурства была отведена позади классных помещений, в западном крыле школьного общежития. Я вошел туда. Лучи клонившегося к западу солнца нестерпимо били прямо в лицо. Наверно, только в провинции так бывает: осень наступила, а жара спадает медленно. Принесли ужин со школьной кухни, все было поразительно невкусно. Если часто есть такую гадость, пожалуй, из-за одного этого начнешь скандалить. Я глотал наскоро и к половине пятого героически разделался с этим ужином.

На улице еще было светло, и ложиться спать не годилось. Мне захотелось хоть ненадолго пойти на горячие источники. Я не знал, попадет мне или нет за то, что во время дежурства уйду из школы, но у меня не хватало терпения сидеть тут зря, как в строгом тюремном заключении. Когда я впервые пришел в эту школу и попросил вызвать дежурного, служитель сказал, что он куда-то вышел по делам; тогда я удивился, но теперь мне самому представлялся такой случай. Правильно, пойду! Я сказал служителю, что ненадолго отлучусь.

– Наверно, дела какие-нибудь?

– Да ничего особенного, просто хочу на горячие источники сходить, – ответил я и быстренько вышел. К сожалению, свое красное полотенце я оставил дома, но решил: не беда, там возьму напрокат.

Пока я дошел туда, пока принимал там ванну, стало вечереть, поэтому я сел на поезд и доехал до станции Комати. Отсюда всего четыре квартала до школы. Расстояние было пустяковое, и я отправился пешком, как вдруг увидел, что навстречу мне идет «Барсук». Он, вероятно, тоже рассчитывал съездить поездом на горячие источники. «Барсук» торопился, но когда мы поровнялись, он взглянул на меня и слегка поклонился, затем сухо спросил:

– Разве вы сегодня не дежурите?

Конечно, «Барсук» знал, что я дежурю. Ведь всего два часа назад он сам вежливо напомнил мне об этом: «Сегодня вам впервые придется нести ночное дежурство. Извините за беспокойство». У директора была неприятная манера выражаться не прямо, а как-то уклончиво. Я вспылил.

– Да, я дежурный, поэтому теперь вернусь в школу и, конечно, останусь там на ночь! – бросил я и зашагал дальше.

Дойдя до угла, я наткнулся на «Дикобраза». Действительно, теснота! Шагу не сделаешь, как непременно кого-нибудь да повстречаешь.

– Послушай, ты разве не дежурный? – спросил «Дикобраз».

– Ну да, дежурный.

– Что ж ты уходишь из школы и разгуливаешь тут? Неудобно как-то.

– А чего здесь неудобного? Вот если бы я не пошел – это было бы неудобно! – нарочито небрежно ответил я.

– Смотри, наживешь себе беды таким халатным отношением! Налетишь на директора или на старшего преподавателя – хлопот не оберешься!

Это было как-то не похоже на «Дикобраза», и, чтобы подразнить его, я сказал:

– А директора я как раз только что встретил, и он даже похвалил, что я пошел прогуляться: «Если, говорит, не погулять, так и сил не хватит дежурить в такую жару».

Однако, чтобы не нажить себе неприятностей, я все-таки скорее пошел в школу.

Солнце вскоре закатилось. Когда стемнело, я позвал к себе в дежурку служителя, и мы часа два с ним болтали, но и это надоело; тогда я решил забраться в постель, хотя спать и не хотелось. Я переоделся в ночной халат, приподнял москитную сетку, отбросил красное шерстяное одеяло и, плюхнувшись на тюфяк, принял горизонтальное положение. У меня с детства была привычка: ложась спать, со всего размаху садиться на постель и потом сразу опрокидываться на спину. В Токио студент-юрист, который жил этажом ниже меня, находил, что это плохая привычка, и не раз выражал свое недовольство. Студенты-юристы вообще-то народ хилый, но язык у