и прижилось.

А медсестры тут какие красивые! С густыми черными косами и с живыми глазами. С ними ни болеть, ни помирать не страшно. С ними и унывать грешно.

Возвращение к чтению

Когда-то очень давно, лет тридцать назад, мои летние каникулы в Никитине совпали на несколько дней с маминым отпуском. Она в пять утра вскакивала и убегала за малиной или земляникой, одна. Я просыпалась – а ее нет. И я ждала-ждала…

Или она сидела в дачном кресле, передвигая его каждые пятнадцать-двадцать минут из тени в солнце, и читала. Читала, читала, читала все время, прерывалась только еды нам приготовить.

Я говорю: «Мам, ну сколько можно!» А она вдруг ответила: «Нют, а ты не заметила, что я несколько лет ничего не читала, что я сейчас впервые с книгой года за три?»

Хм, действительно. Я запомнила это свое ощущение честного воспоминания. «А почему?» Мама ответила странно: «Не знаю, знаю только, что после смерти бабушки сил на художественную литературу у меня не было. А вот сейчас снова наконец-то смогла взяться». Я точно помню, что она перечитывала тогда «Иосиф и его братья».

Я уже много лет, думаю, лет десять, ничего не читала. То есть я постоянно читала соцсети, газеты, прочитала целую библиотеку профессиональной литературы, но настоящих книг я не читала. Иногда, редко-редко, когда выходили книжки у друзей, я читала их. Но не по правде. Я их читала как бы глазами. Чтобы потом не стыдно было сказать: прочитала, конечно! А вот головой и сердцем – не читала. За эти годы посещения любимого книжного магазина на Тверской превратились в постыдную череду угрызений совести.

Недавно мой старший сын разглядывал книги в спальне и говорит: «Мама, а ты художественную литературу читаешь вообще?» Господи, как же мне было приятно ему ответить: «Знаешь, да, я снова начала читать».

Выходные

Майские праздники – это не только День Победы (кто бы что ни говорил, а это важнейший день, и парад вместе с папой мы смотрели всегда) и не только сложности с обезболиванием и повышенная боевая готовность для фонда «Вера» и хосписов, это все-таки еще и выходные. Время на то, чтобы понять, чем живет твоя семья, которую между новогодними и майскими практически повидать не удается…

Что я успела сделать за эти длинные и все равно короткие выходные.

Няня отпущена к своим армянским родственникам на все праздники, и это позволило убедиться, что я еще не разучилась готовить.

Подрощенные дети – это круто: тихо встают и идут готовить завтрак сами, потом тихо идут смотреть что-то или сидят в компе, молятся, чтобы я спала подольше и их не трогала.

Я сплю. Подрощенные дети на даче сами носят воду, топят баню, делают шашлыки, не боятся одни в темноте выходить писать во двор.

Когда выглядывает первое солнце и возникает непреодолимое желание снять верхнюю одежду и задрать лицо к солнцу – работать совершенно невозможно, даже если обожаешь свою работу. Как быть?

В промежутке между майскими праздниками подготовилась и присутствовала на двух совещаниях. Впервые за долгие годы посадили на даче не только цветы и зелень, но и огурцы, и картошку, и горошек, и бобы, и много-много всего… Кто только ухаживать будет?

Папа стареет и почти ничего не может. Очень грустно. Все время засыпает, но зато когда не спит – он голова и корень. Все вопросы к нему, все ответы – у него.

Миша в свои шесть с половиной лет совершенный демагог и лидер какого-то политического движения, наверное, в защиту условий жизни младших братьев и сестер. Общается с нами он примерно так:

– Лёва, тебя вообще не спрашивали.

– Дедушка, ты что, совсем не понимаешь моих потребностей?

– Мама, почему ты сразу кричишь, неужели нельзя ласково объяснить?

– Мама, ты всех вокруг заставляешь работать, это невыносимо.

– Мама, вот со своим папой ты никогда так не разговариваешь, наберись терпения.

– Я что, не могу детский канал посмотреть? Вы что, не видите, там написано: «детский», а ребенок тут один – я.

– Лёва, мне спать пора. Принеси мне молочка, печеньку, выключи свет и можешь лечь со мной полежать немного.

– Мама, то, что я не почистил зубы, – не важно; вон Лёва тоже не почистил, почему ты промолчала? Почему все время на меня нападки?

– Лёва, отойди от компьютера, мы что, для этого на воздух приехали?

– Мама, не подходи к телефону, ты что, в своем фонде не сказала, что ты с детьми День Победы отмечать уехала?

Э-э-эх-х-х, то ли еще будет… Я успела прочитать очень много бумаг, которые лежали неделями и давили на совесть.

Про любовь

Так сложилось, что я уже двое суток нахожусь в палате реанимации московской больницы. В эти дни я – сиделка. Пациенты кругом тяжелые, у кого-то есть сиделка, к кому-то пришла жена, кто-то с медсестрами, которых, конечно, хотелось бы больше на отделение реанимации, особенно таких вот культурных, и умненьких, и хорошеньких.

И я понимаю, что быть сиделкой – это потрясающий, удивительный труд. Самый лучший. Пациенту ежеминутно то пить, то писать, то помассировать, то лекарства, то ингаляция, то позу поменять, а там уже снова пить, массаж, писать, менять позу, подмыться, надо улечься, иногда это долго и сложно, поправить одеяло, то жарко, то холодно. И конечно, если вот покакали, помылись, перестелили постель, натянули простыню, угнездились удобно с кучей подушечек, накрылись одеялом и засыпаем, то обязательно или сразу писать захочется, или медсестра придет делать капельницу.

И пациенты все разные – кто-то ворчливый, кто-то благодарный, кто-то не любит слов, а с кем-то надо комментировать каждое действие.

В такой работе ни одной – ни одной! – минуты рабочего времени не проходит в праздной суете. Свою полезность и результат своего такого понятного и такого востребованного во все времена труда чувствуешь ежесекундно. Да, не присесть ни на минуту, но суточное дежурство улетает в один миг, и нет времени ни на эсэмэски, ни на социальные сети и интернет, ни на размышления о трудностях жизни.

Я явно не справляюсь. Устаю и хочу спать, и есть хочу, и пить, и сама хочу сбегать в туалет и выйти на улицу. И еще я все люблю быстро, а работа сиделки не терпит суеты, и продумывать надо заранее, как в шахматах, каждый шаг, и я не умею так, видимо…

Если сиделкой становится человек, который