Паскаля, который совершил прорыв в науке и вознёсся на небывалую высоту, но в собственных глазах остался недостойным любви. Его заявление звучит как предупреждение другим: «Вы пострадаете, если приблизитесь, потому что я представляю собой сломанный механизм, который невозможно починить». Подобное прочтение своей судьбы исключительным умом, истинное оно или ошибочное, – достаточное свидетельство того, насколько огромное влияние оказывает на человека ранний формирующий опыт. И оно не ослабевает, а продолжает доминировать на протяжении всей жизни. Обладай Паскаль другой судьбой, его история привела бы совсем к другим результатам. Как однажды заметил Фрейд, ребёнок, чувствующий безусловную любовь матери, будет ощущать себя непобедимым.

Можно увидеть, что задача воспитания состоит в необходимости поддерживать ребёнка и смягчать экзистенциальное напряжение, которое возникает при разлуке, которую мы называем рождением. А затем в постепенном отдалении от него на стадиях, на которых он способен с этим справиться, чтобы однажды наконец уйти из его личного пространства и остаться в отдалении, исполняя роль поддерживающего взрослого, Родителя. Поскольку эта задача, требующая тонкости и точности воздействия, ложится на плечи обычных людей, чей собственный опыт привязанности или брошенности, вероятнее всего, также основывается на травме, вряд ли можно ожидать появления в их родительстве какого-то необычного паттерна. Часто паттерны берут начало в судьбе, как это было у Паскаля, когда тот потерял свою мать, и пронизывают бессознательную парадигму отношений между самим человеком и Другим, которая доминирует в нашем процессе развития.

Если человек может найти в себе безусловные рефлексивные стремления объяснять то, что происходит в его жизни, то он сможет довольно быстро объяснять свои обработанные логикой переживания и углубляться настолько, чтобы чувствовать ногами твердь самого раннего, формирующего опыта. Тогда такой человек сможет представить себе возможные альтернативные установки и модели поведения. Наличия симптомов на протяжении всей жизни уже достаточно для того, чтобы понять: психика с самого начала выражала свой протест, закрепляя его в молчаливых корректирующих жестах. Честная оценка своего самочувствия в эти периоды ещё сильнее подтвердит, что адаптивная личность никогда не чувствовала себя правильно. Отказ от адаптивных реакций и защит будет пугать, но в конце концов вознаградит человека поддерживающей психикой. Паскаль мог бы почувствовать себя любимым, если бы его великий ум смог отделить приобретённую историю от естественного желания богов. Но он не смог этого сделать, и это подтверждает, какой ловушкой становится рационализм, заставляющий нас заблуждаться, будто познать себя можно и вне диалога с Другим и миром.

Этого Другого можно было бы найти благодаря отношениям с человеком, чья любовь откроет возможность иной интерпретации себя и мира, чем та, которую до сих пор преподносила судьба. Или же Другой родится во внутреннем диалоге с психикой, который ведётся в снах, – по этому пути сегодня пытается идти и психотерапия. Он мог бы вырваться из ловушки Эго, в которую попадаем мы все. Эго постоянно чувствует себя в опасности, поэтому укрепляет свои стены и ставит на них столько верных слуг, сколько может найти. Но слуги, преданные только Эго, лишь возвышаются над ним, не позволяя выбраться наружу. Подобно тому как Паскаль смог признать в другом своём сочинении, что «у сердца есть причины, о которых Разуму неизвестно»,[30] всё же его собственный разум продолжил служить Эго и его приспешникам, а его история осталась нерассказанной. Можно сказать, что пережитая им в детстве травма вынудила его стать гением, подобно тому как, по словам Одена, безумная Ирландия довела Йейтса до поэзии. Наверняка удивительные способности Паскаля и в другой истории позволили бы миру говорить о нём как о выдающемся человеке, но в ней он, возможно, получил бы большее удовольствие от своей человечности.

Меланхоличный датчанин Кьеркегор позаимствовал жизненный девиз у поэта-философа Гёте: «Наполовину детскими забавами, наполовину Богом переполнено моё сердце».[31] Он считал себя носителем проклятия, которое досталось ему от отца, и, возможно, был прав.

Отец Сёрена, Микаэль, прошёл путь от обедневшего пастуха до представителя среднего класса и преуспевающего торговца. Его юность прошла среди безрадостного пейзажа ютландских пустошей, где он, испытывая одиночество, холод, страх, проклял Бога. Став старше и встретив свою будущую супругу и мать Сёрена, Микаэль соблазнил её и после женитьбы полностью подавил, заставив превратиться в тень от себя прежней. Когда Сёрена спрашивали, почему он верит в Бога, тот всегда отвечал, что знает: Бог его ненавидит.

Финансовый успех Микаэля не уберёг семью от несчастий: один за другим умерли дети, потом мать, и над всем этим витал дух неизвестного психического заболевания. Сёрен, последний из семи детей, считал, что должен искупить проклятие, наложенное на отцовский род, своими страданиями и ранней смертью. Он стал радикальным критиком эпохи, её институтов и всего того, что несло на себе строгий отеческий образ. «Не будь как Сёрен», – говорили матери Копенгагена своим детям. Он сетовал: «Я написал вещи, которые, казалось бы, должны доводить до слёз и камни, но вместо этого они довели моих современников до оскорблений и зависти».[32] Всё это время он чувствовал на себе тяжесть отцовского проклятия:

Меня страшит мысль о человеке, который, будучи маленьким мальчиком, пасшим овец на пастбищах Ютландии, сильно страдая и изнемогая, однажды встал на холме и проклял Бога! И этот человек не смог забыть о том, что сделал, даже в восемьдесят два года.[33]

Елизаветинская трагедия, разыгравшаяся с лёгкой руки Шекспира в Эльсиноре, сравнима с поистине греческой трагедией, нашедшей своё воплощение в Копенгагене.

Кьеркегор чувствовал, что несёт в себе нечто большее, чем проклятие богов. По мнению Юнга, он нёс непрожитую жизнь, бессознательную историю родителей. Используя здесь слово «либеральный» в значении «свободомыслящий», Кьеркегор писал:

Опасность не в том, что отец или воспитатель является либералом или лицемером. Нет, опасность в том, что он благочестив и богобоязнен, но, несмотря на то что его ребёнок искренне и глубоко убеждён в этом, он всё равно замечает глубокое беспокойство в душе отца. Как будто даже то, что он богобоязненный и благочестивый, не принесло мир в его душу. Опасность заключается именно в том, что в этой ситуации ребёнок получает возможность сделать вывод, что любовь Бога не бесконечна.[34]

Чувствуя давление проклятья отца, подвергаясь, с одной стороны, суровому и требовательному imago Dei, а с другой – властному призыву к радикальной религиозности, обречённый на болезнь и раннюю смерть Кьеркегор, подобно Паскалю, считает себя нелюбимым, недостойным, тем, кто долго не проживёт. Он со скандалом разорвал помолвку с Региной Олсен – поступок, который, учитывая нравы того времени, обрушил на