него большое общественное порицание. Мы можем только догадываться о мотивах этого поступка, но, предположительно, Кьеркегор не мог выдать свою «патологическую тайну», то есть семейное проклятие. Также он вряд ли желал разделить с возлюбленной своё жалкое, короткое существование и подвергнуть её второму семейному проклятию, которое, как я подозреваю, заключалось в неизвестном психическом заболевании, в котором можно угадать биполярное расстройство.

Раздираемый изнутри, я не надеялся на счастливую земную жизнь… не надеялся на счастливое и безоблачное будущее… Неудивительно, что в отчаянии я ухватился за интеллектуальную сторону человека и сделал это так крепко, как только возможно. Мысль о значительных способностях моего ума стала единственным утешением, идеи – единственной радостью, а человечество всё это время было и оставалось ко мне равнодушным.[35]

Кьеркегор поступил так же, как и все мы: он ухватился за свой талант, использовал его как защиту от жестокости неумолимой судьбы – тяжести родового проклятия и депрессии, которые довлели над семьёй. Он всё лучше адаптировался к жизни и становился всё более взрослым человеком, перед которым открывался мир, полный возможностей. По мнению Юнга, односторонняя адаптация к требованиям окружающей среды порождает невроз, поскольку она ставит в привилегированное положение отдельные части личности в ущерб другим её частям. Если бы мы наложили жгут на одну из наших конечностей, то сначала почувствовали бы боль, а потом все ощущения полностью бы пропали. Но оставленная без нашего внимания конечность со временем начала бы мстить всему организму, и рано или поздно отравила бы его. Такое компенсаторное страдание является нашим обычным состоянием.

Будучи одним из самых психологически проницательных мыслителей времени – а глубинная психология тогда ещё не была открыта, – Кьеркегор понимал, насколько его жизнь, как и все наши жизни, подпитывается защитой от тревоги. В другой своей работе я описал так называемую вре́менную личность, то есть приобретённое, а не естественное самоощущение, которое представляет собой совокупность поведения, отношения к себе и другим, а также рефлексивных реакций, цель которых – справиться с тревогой, испытываемой ребёнком.[36] Такая совокупность повторяется, складывается в систему и фиксируется, становясь вре́менным проводником души, даже если при этом является инструментом постепенного отчуждения от неё.

Кьеркегор задался вопросом, какой была бы его жизнь без этой адаптивной личности.

В глубине души каждого человека живёт тревога, что он окажется одиноким, забытым Богом, не замеченным среди миллионов и миллионов людей, обитающих в этом огромном доме, который называется «мир». Человек сдерживает эту тревогу, видя вокруг себя множество людей, связанных с ним узами родства и дружбы. Но тревога всё равно остаётся. Вряд ли кто-то осмелится подумать, каково будет, если всё это отнять.[37]

А что будет, если люди станут действовать исходя из естественной сути своего существа? Иногда, когда мы ведём себя наиболее спонтанно или полностью находимся в моменте, так и происходит. Слегка ударяя новичка, только постигающего дзен, мастер делает это не в наказание, а чтобы призвать вернуться в данный конкретный момент, который есть всё. Прошлое уже в прошлом, будущее никогда не наступит. Сейчас есть только момент. Об этом напоминал и Т.С. Элиот, говоря, что значимо не само прошлое, а его вездесущее присутствие.[38] Компенсаторная активность психики, выражающаяся в настроениях, снах, симптомах, и является её попыткой настойчиво напомнить нам, как важно её чтить. Когда Юнг, говоря о неврозе, назвал его раненым богом, он хотел сказать, что симптоматика, которую мы так быстро подавляем, является динамическим представлением травмы какой-то глубинной части нашей души.

Именно сила приобретённых привычек к рефлекторному реагированию, глубина бессознательного, тонкая способность и меркантильная заинтересованность Эго обманывать себя затрудняют определение истории, которой живёт человек. Она имеет реактивный характер? Естественный? Как утверждает Джеймс Хиллман, у души есть свой код, который, хоть иногда и преобладает над всеми препятствиями, гораздо чаще подчиняется формирующим силам истории.[39] Хиллман говорит, что Генри Киссинджер был рождён, чтобы стать государственным секретарём США, это естественный ход истории, начавшейся в тот момент, когда его юное сердце замерло от страха при виде марширующих сверстников, поголовно вступивших в гитлерюгенд и сменивших одни короткие штанишки на другие. Но не этот ли ранний ужас побудил его стремиться к равноправию? Разве власть одних над другими вызывает только лишь влечение, как афродизиак высшей пробы? Возможно, юный Генри и был рождён, чтобы стать политиком, но с такой же вероятностью он мог стать пивоваром, или актёром, или коммивояжёром, очень хорошим, даже самым лучшим, но мы этого никогда не узнаем. Как заметил Торо:

Мы не знаем, где находимся. Помимо этого, почти половину времени своего дня спим. И тем не менее считаем себя мудрыми и поддерживаем хотя бы видимый порядок в своей жизни. [И всё равно] я думаю о великом Благодетеле и Разуме, который возвышается надо мной, человеческим насекомым.[40]

«Видимый порядок», о котором говорит Торо, – это, конечно же, приобретённая личность, опирающаяся на природные инстинкты и таланты. Можем ли мы когда-нибудь представить себе нашу историю не как рефлекторную реакцию на угрозу, а как то, что видит великий Благодетель и Разум?

Переосмысленная история – это то, что мы видим, когда обращаемся к своим снам, занимаемся активным воображением и иным образом уделяем терапевтическое внимание душе, в результате чего диалог с собственным большим неизвестным расширяет знакомый нам мир. Рильке однажды сказал, что мы никогда не сможем увидеть Бога, бесконечную тайну, выходящую далеко за пределы наших ограниченных возможностей, но мы можем повернуться и увидеть мир таким, каким его видит Бог.[41] Именно это имеет в виду аналитическая психология, когда просит Эго согласиться на честный обмен, который Юнг называл Auseinandersetzung, то есть диалогом с собственной Самостью, архетипом естественной целеустремлённости организма.

Из этого диалога вытекает более масштабная история, чем та, которая когда-либо может быть достигнута в узких рамках мира Эго. Вот почему рационализм и современные психологии, ориентированные на эго, неэффективны. Такие подходы лишь укрепляют историю, в которой мы заперты, – безопасный бункер приобретённых установок и утилитарных оправданий. Такие истории – это не те истории, для которых мы были предназначены.

5. Необходимые вымыслы

Часть меня, которая когда-либо будет мне известна, никогда не превысит размеров небольшой поляны посреди дремучего леса… Странные боги выходят из чащи… а потом исчезают и снова возвращаются. Я должен набраться смелости, чтобы позволить им это делать – приходить и уходить.

Д. Г. Лоуренс. Сыновья и любовники