Но Покгена такой ответ не удовлетворил.

— Я вижу, твоей проверке конца не будет, а я должен дать Хошгельды ответ. Сегодня же на правлении поставим этот вопрос.

— Дело твое, — многозначительно заметил Елли. — Но если бы ты еще немного подождал, мы бы все узнали. Как я понимаю, у Хошгельды в Ашхабаде есть и друзья, и противники. Он за это время, оказывается, уже побывал там и советовался с разными учеными людьми относительно всяких 84 нововведений. Некоторые с ним согласились, но, наверно, это потому, что Хошгельды поддерживает какой-то влиятельный человек. Я только не сумел выяснить, кто именно за него, а кто против.

— А зачем нам тайком выяснять? Хошгельды сам нам расскажет. Он мне и без того сообщил, что ездил в Ашхабад и советовался там с разными людьми.

Если говорить правду, то Елли тоже узнал о пребывании Хошгельды в Ашхабаде от него самого, но он хотел, с одной стороны, показать, насколько авторитетные у него знакомства, а с другой — заронить в голову Покгена недоверие к молодому агроному.

В тот же день вечером Покген прямо заявил на заседании правления:

— К нам прислали на работу агронома Хошгельды Пальванова. Пусть каждый выскажет свое мнение по этому поводу.

Первым взял слово секретарь партийной организации Чары Байрамов, который уже несколько раз беседовал с Хошгельды и был посвящен в его планы. Байрамов внес предложение немедленно принять Хошгельды Пальванова в члены артели «Новая жизнь».

— Мы можем только поздравить себя, — говорил секретарь партийной организации, — с тем, что юноша из нашего селения стал агрономом и приехал к нам, чтобы применить свои знания на полях родного колхоза. Наука, которую он изучил, поможет нам еще выше поднять урожайность и увеличить наши доходы.

Остальные члены правления присоединились к его мнению. Только Елли выступил с возражением.

— Товарищи! — важно начал он. — Я должен высказаться против принятия Хошгельды Пальванова в члены нашей артели. Поймите, что если бы он был настоящим знающим агрономом, то уж, конечно, не просился бы сюда, а получил бы назначение на какое-нибудь высокое место. Он ведь еще желторотый птенец. Разве мы можем доверить такому наши посевы?

Самый старший из членов правления, степенный Непес-ага, погладил бороду, и сказал:

— Сын мой, Елли! Твое мнение противоречит здравому смыслу. Кому же еще доверить посевы, как не Хошгельды, окончившему высшее учебное заведение. Возьми вот всех здесь сидящих, ведь ни у кого из нас нет такого образования.

Это выступление задело самолюбие Елли настолько, что он покраснел и, не сдержавшись, крикнул:

— Да ты, старина, и сам, оказывается, не очень-то здраво мыслишь. Как говорится: состарился верблюд — за верблюжонком тащится.

Непес-ага, сохраняя спокойствие, ответил:

— Я" может быть, недостаточно здраво мыслю, но у тебя-то мысли, как у старорежимного бая.

— Ты, старина, за эти слова ответишь. Придется тебе обнажить голову перед судом!

— Ну, вот нашли время препираться! — повысил голос Покген, останавливая ссору.

Он поставил вопрос на голосование. За принятие Хошгельды подняли, руки все члены правления, кроме одного Елли.

Вскоре заседание закончилось, и люди разошлись. Вслед за всеми направился к дверям и председатель. Сидевший в одиночестве Елли тоже поднялся и присоединился к нему.

— Я тебя провожу немного, Покген-ага.

— Пойдем, пойдем. Ты что-нибудь сказать хочешь?

— Зря мы, Покген-ага, не пригласили на заседание самого Хошгельды. Тогда тебе многое стало бы ясно. Он ведь задумал все здесь переделать по-своему. Слишком много, говорит, руками работаете, с МТС мало спрашиваете, плохо свою землю используете. Я слышал, как он с Чары-ага говорил. Нельзя, мол, участки вкруговую запахивать, нельзя во время поливов делянки затапливать, нельзя по огурцам позднюю капусту сажать. Я, говорит, пущу трактор и в виноградники, и на бахчевые, я, говорит, люцерну сеять буду, я, говорит, весной пахать не позволю…

— Постой, постой! Это как же трактор на виноградники? Он ведь там все передавит.

— Вот и я то же самое считаю. Нет, Покген-ага, тебе от него немало горя будет, а колхозу и подавно. У вас, говорит, арыков слишком много. Пореже надо. Понимаешь, что придумал!..

Наступали сумерки. Кое-где в домах уже зажгли свет. У каждых дверей в очаге сверкал огонь, бросая багровые отсветы на стены и дувалы. Отовсюду доносились приятные запахи жареного мяса и пекущихся в тамдырах чуреков. В воздухе было безветрено, и дым от очагов лениво стлался длинными полосами, образуя над садом легкое белое облачко. Вдалеке, у какого-то дома, раздавались звуки дутара, кто-то там негромко напевал. Видно, вернувшийся с работы колхозник, сидя за зеленым чаем, стремился выразить в песне очарование летнего вечера, передать свою радость.

— Все, говорит, овощи переведу на бороздковый полив, — продолжал нашептывать Покгену Елли, идя между разбросанных в беспорядке домов. — Не буду ждать милостей от природы, сам возьму от нее то, что нам нужно. Вот он какие речи ведет… Хвастунишка…

— А что, ты говоришь, он про арыки сказал? — обеспокоенно спросил Покген.

— Много очень оросителей на полях, по его мнению. Засыпать их, что ли, хочет.

— И трактор на виноградник собирается пустить? И арыки засыпать! Что же получится?

— Вот именно! Я ведь про то и говорю.

— Ладно, — остановился Покген. — На той неделе Чары-ага открытое партийное собрание созывает. Там все и обсудим. А я с Хошгельды сам еще побеседую.

ДОРОГУ МАШИНЕ

Хошгельды времени даром не терял в ожидании решения о приеме его в колхоз. На следующий же день после первой встречи с Покгеном он взял коня и объехал все хлопковые плантации, богарные посевы, бахчевые посадки, сады и виноградники артели "Новая жизнь". Перед ним открылась полная картина колхозных владений, возделанных руками его односельчан.

Он ещё внимательнее, чем накануне, присматривался к каждому участку, к каждому арыку, к каждому дереву и еще более утверждался в мысли о том, что ведение такого обширного и многообразного хозяйства требует коренных усовершенствований, настоятельно требует Иных, более продуктивных методов обработки. Продолжать работать по-прежнему — значило разбазаривать драгоценный человеческий труд, не использовать тех возможностей, которые открывала перед сельским хозяйством советская агрономическая наука и советская земледельческая техника, — иначе говоря — безнадежно отстать, утратить перспективу роста.

— В идеале мы должны стремиться к тому, чтобы все процессы сельскохозяйственного производства были механизированы на сто процентов, — говорил ему, прощаясь, руководитель опытной станции, известный всей стране ученый. — Пусть это будет девизом вашей самостоятельной работы, товарищ Паль-ванов. Чем ближе мы подойдем к осуществлению этой цели, тем скорее придем к коммунизму.

"Но как ты механизируешь обработку хлопчатника, когда весь хлопковый клин разбит на мелкие