ласками так полно, что напрочь упустил этот момент и только сейчас заметил, когда она ему это сказала.

Она, ни капли ему не поверив, передёрнула плечом. Сердце её, впрочем, кольнуло каким-то странным чувством, которое она не сумела распознать.

Убедившись, что его одежда теперь полностью в порядке, он открыл дверцу, вышел сам и подал ей руку.

Она, опершись на него чисто формально, с надменным видом вышла наружу, не глядя на него.

Он тоже старательно на неё не смотрел.

«Только бы он мне этого не припомнил! – в отчаянии вспоминала она слишком откровенные и нежные слова, вырвавшиеся из неё так некстати. – Впрочем, да, я просто скажу, что притворялась, что просто хотела ему польстить, да!» – с облегчением нашла она способ откреститься от сказанного и сделанного.

«Скажу, что натренировался на любовницах, – одновременно с ней решал он. – И непременно сравню её с ними не в её пользу, тогда точно заткнётся и никогда не станет поднимать эту тему!»

Оба были весьма довольны принятыми решениями, но, к большому счастью, придуманные отговорки им не потребовались, потому что ни один из них так и не заговорил об этом слишком откровенном опыте.

…дробные россыпи нот дрожали по стенам гостиной хрустальными каплями мелодии. Танец, который они пытались репетировать, получался не слишком удачным, но, определённо, не настолько паршивым, как в прошлый раз.

Нелепостью он отдавал скорее не из-за неверных движений, а из-за того, что они старательно смотрели куда угодно, лишь бы не друг на друга.

Впрочем, как ни пытались они делать вид, что ничего не изменилось, было то, что отчаянно их выдавало: он прикасался к ней с гораздо большей осторожностью, чем было ему свойственно, а она неосознанно продлевала любое прикосновение на такт больше, чем того требовал рисунок танца.

И хрупкая мелодия музыкальной шкатулки, обволакивая их нежностью своих переливов, наполняла их танец чем-то большим, чем просто музыкой.