проблема поиска подходящих людей в то время, когда общая тенденция заключалась в поиске надежной работы в мирное время у себя на родине. Наконец, что касается, во всяком случае, контроля над западной политикой, то здесь наблюдались аналогичные задержки и трудности, вызванные разделением ответственности между правительственными департаментами. В случае с Британским элементом Австрия вместе с Германией была передана под контроль специального Контрольного управления, созданного под руководством Дж. Б. Хайнда, тогдашнего канцлера герцогства Ланкастерского, а в Вашингтоне и Париже были достигнуты аналогичные договоренности. Поэтому, опять же, австрийские проблемы должны были неизбежно уйти в тень огромных проблем Германии, и, возможно, им стали бы уделять меньше внимания, чем положено.

Все подобные сходства заставляли широкую общественность не делать особых различий между этими двумя организациями, или, точнее говоря, думать об австрийской комиссии в категориях германской, так же как на этапе планирования наблюдалась тенденция думать о самой Австрии так же, как о Германии. Но на самом деле сходство было весьма поверхностным. Атмосфера, в которой работала Австрийская комиссия, была совершенно иной, что быстро заметили посетители из Германии даже на ранних этапах работы комиссии. Это объяснялось двумя основными причинами: во-первых, разницей в масштабах между Австрийской комиссией и Контрольной комиссией для Германии; во-вторых, разницей в отношениях между оккупантами и оккупированными.

В численном отношении общее население Австрии, подлежащее контролю, было смехотворно мало по сравнению с населением Германии – всего 7 млн против более чем 70 млн. Общая площадь территории составляла 32 000 квадратных миль против 138 000. Общее число сотрудников Комиссии в Австрии никогда не превышало небольшой доли от числа сотрудников Контрольной комиссии в Германии.

Небольшие масштабы в сочетании с концентрацией населения в самой Вене значительно упрощали организационные проблемы в Австрии и в некоторой степени противодействовали, хотя ни в коем случае не предотвращали тенденции к развитию зональных организаций в ущерб централизованному контролю. Почти вся Союзная комиссия находилась в Вене, а расстояния между различными подразделениями национальных компонентов были соответственно невелики: например, в случае с Британским элементом большинство из двенадцати подразделений располагались в самом дворце Шёнбрунн или в бывших казармах СС на окраине дворцовой территории; остальные занимали реквизированные помещения в XIII районе Вены – Хитцинге. Все они находились в пределах пяти минут езды друг от друга на автомобиле и не более чем в двадцати минутах ходьбы пешком. Такая централизация в Вене означала, кроме того, что главнокомандующие не проводят большую часть своего времени в зоне, как это было принято в Германии в первые дни, а с самого начала ограничиваются только Веной.

Небольшие расстояния в Вене по сравнению с Берлином в сочетании с наличием в Вене международной зоны, кроме того, привели к тому, что границы между национальными секторами в этом городе никогда не были так четко очерчены, как в Берлине. Переход из одного в другой, как для военнослужащих оккупационных сил, так и для самих австрийцев, никогда не подвергался контролю, хотя на практике из соображений благоразумия неограниченные переходы в советский сектор военнослужащих трех других оккупационных держав не допускались, особенно в ночное время, и было заметно, что многие венцы, проживавшие в советском секторе, обычно собирались заранее, если были в состоянии сделать это, чтобы переехать в сектора, занятые западными державами. Верно и то, что распределение секторов между различными державами препятствовало, особенно на ранних этапах, возвращению к нормальным экономическим условиям.

Например, известно, что в конце 1945 года французское военное правительство настаивало на том, что для отправки товаров из своего сектора по одну сторону Мариахильфер-штрассе в американский сектор по другую сторону необходимо разрешение. Тем не менее, если учесть эти оговорки, можно сказать, что единство Вены сохранялось, по существу, с самого начала оккупации. Чего нельзя сказать о зонах. Проверка безопасности являлась, пожалуй, главной причиной межзональных проблем в первые несколько месяцев оккупации, поскольку ни одна держава не хотела, чтобы ее зона стала убежищем для крупных нацистов или военных преступников. Но, кроме того, нехватка продовольствия и прочих жизненно необходимых товаров заставляла оккупационные державы, а также австрийские провинциальные власти придерживать вывоз товаров из своей собственной сферы контроля. Если бы они были уверены в том, что разрешенные к вывозу товары будут использованы в самой Австрии, то могли вести себя более решительно, но, как ни парадоксально, контроль австрийской границы, особенно на востоке, в первые дни был менее строгим, чем контроль межзональных демаркационных линий. Например, в течение многих недель было невозможно выдать мясной паек на юге и востоке, поскольку скот находился в американской и французской зонах. В результате почти год зоны представляли собой фактически отдельные экономические единицы. И если это вызвало трудности и аномалии в Германии, где тот же процесс происходил на гораздо большей территории, то в стране, общая площадь которой была меньше, чем площадь одной зоны в Германии, это привело к трагическому абсурду.

Возможно, уже было сказано достаточно, чтобы понять, что разница в масштабах не означает, что австрийская комиссия являлась, по сути, той же Контрольной комиссией, но увиденной, так сказать, через другой конец подзорной трубы. Но решающий контраст между ними заключался в воздействии второго упомянутого фактора – отношений между оккупантами и оккупированными. Германия была побеждена. Австрия, во всяком случае официально, была освобождена. И даже если австрийцы могли язвительно сказать: «Мы можем пережить поражение, но Небеса избавят нас от еще одного освобождения», упомянутая разница означала, что австрийцы с самого начала рассматривались не как бывшие враги, которых нужно контролировать, а как друзья, которым нужно помогать. В начале оккупации, правда, было бы наивным ожидать, что такое отношение будет принято без оговорок. Во-первых, оно значительно различалось между четырьмя державами. Русские, какой бы официальной точки зрения ни придерживались их лидеры, вряд ли демонстрировали свою дружбу в убедительной форме, когда речь шла о рядовых сотрудниках, и, возможно, те подарки, которые они приносили, не без оснований считались «дарами данайцев». Официально им было запрещено тесно общаться с австрийцами на личном уровне, и даже когда такое иногда происходило, запрет игнорировался и устанавливались более или менее нормальные отношения, они подлежали резкому и иногда весьма суровому осуждению.

Некоторое время французы волей-неволей осознавали, что австрийцы говорят на том же языке, что и недавние угнетатели Франции. В промежуточный период до начала работы Союзной комиссии французы придерживались в своей зоне политического курса, не совсем соответствующего духу предостережения, с которым сталкивался проезжающий из французской зоны в Германии во французскую зону в Австрии – Ici Commence l'Autriche, Pays Ami. Неудивительно, что на некоторое время, заняв