да, это будет самое правильное. Пусть канатная плясунья со своим зверинцем сама разбирается, а ему надо спасать принца. Дожёвывая хлеб, прошёлся вокруг полянки, отыскал место, где хвоя была истоптана сильнее всего, спустился пониже, нашёл дорогу, заросшую травой и уже припорошённую снегом. Ага. С этой стороны трава примята и кусты поломаны. Стало быть, оттуда они и пришли. А нужно в другую сторону. Дорога есть дорога. Куда-нибудь да выведет. Надо идти, а то осенью светлых часов раз-два и обчёлся. Торопливо вернулся к костру. Сам не заметил, как разошёлся. Всё болело, но уже терпимо, двигаться можно. Обуться бы, ноги мёрзнут. Подобрал сапоги, долго колотил о подвернувшуюся ёлку, сбивая засохшую грязь. Кое-как отчистил, и стало ясно, что распухшим, намозоленным ногам в них не влезть. Покряхтел, подумал, взял нож, отхватил скукожившиеся голенища, остальное разрезал вдоль до самой подошвы, отодрал от подола плаща длинную полосу. Хватило и обмотать ноги, и привязать к ним остатки сапог. Идти можно.

Плащ свернул как можно плотнее, затолкал в разбойничий мешок, в котором сиротливо побулькивал полуштоф. Туда же засунул нож. Мешочек с кресалом повесил себе на шею. Костёр почти потух. Подбросить, что ли, а то ведь замёрзнет дурочка? Или не стоит?

– Пошли, Лель.

Но его высочество, натянув свои замшевые сапожки, которые не слишком пострадали в пути, направился к канатной плясунье и решительно потянул её за кофту.

– Вставай. Пойдём.

Арлетта села прямо, уставилась на дотлевающее костровище. Лицо обыкновенное, голос тихий.

– Идите. Я тут посижу.

Платок на земле, на волосах снег. Так и будет сидеть, пока не замёрзнет. Эжен подумал, почесал нос и вновь спустился на дорогу. Вернулся оттуда с полными пригоршнями снега и щедрой рукой сунул всё это Арлетте за шиворот. Ещё и размазал как следует, чтоб лучше чувствовалось. Почувствовала. Взвизгнула. Чем врезала, рукой или ногой, он так и не понял, но приложила знатно. Дух вышибло напрочь.

– Дура! – заорал он, сидя на земле.

– Сам, – тускло ответила девица. Но ответила же и на ноги встала.

Стоит, покачивается, одёжа во вчерашней грязи и тине, как на палке, болтается. Руки стиснула и опять неведомо куда смотрит.

– Пойдём, – потянул её Лель, – лошадка устала. Отдохнёт. Нас догонит.

– Не могу, – забормотала Арлетта, – не пойду, не брошу. Его волки найдут, грызть станут, он без меня пропадёт.

– А мы его похороним, – быстро сказал Эжен, – щас хвоей засыплем, ветками закидаем, никто до него не доберётся. Смотри, тут хорошо, горка, курган будет, как у героя, деревья стоят, как колонны в храме. А до настоящего храма доберёмся, панихиду закажем, как по человеку.

– Нам в церковь нельзя. Мы шпильман. Поём и пляшем, делаем разный трюк.

– Но похоронить-то можно.

– Да. Шпильманов при дороге хоронят.

– Ну вот, значит всё правильно.

Почти час дорогого светлого времени убили на то, чтобы схоронить несчастного коня. Эжен думал, что волки всё равно почуют. А не волки, так лисы. В лесу охочих до падали много. Но Арлетта отошла, зашевелилась, только шептала: «Это всё из-за меня. Он же старый был, старенький. Сердце не выдержало. Нельзя было его гнать. Болото это страшное. В реке вода холоднющая». Эжен сочувственно мычал. Коня было и вправду жаль. Но себя и Леля он жалел больше.

Глава 5

Сначала шли споро. Впереди Эжен с мешком на плече, потом чёрный пёс, потом Лель с Арлеттой. Кто кого за руку ведёт, непонятно. Каждый со своей блажью. Бродяжка и принц. Бредут по мягкой от хвои земле, по сухой подорожной травке, по снегу, что медленно копится в неглубоких колеях. Тянутся-спотыкаются сапожки с пряжкой и грязные разбухшие поршни. Эжен шагал бодро, чувствуя себя мужественным предводителем отряда. Час так шагал, а может, и все два. Бодрость потихоньку куда-то делась. Самодельные завязки на обуви расшатались. К старым мозолям явно добавились новые. А лес всё не кончался и даже не менялся нисколько. Со всех сторон одинаковые еловые стволы в мелких чешуйках коры, клочья, а то и целые бороды тонкого бледного мха на сухих нижних сучьях. Ну, не бывает таких бесконечных лесов. Колдовство какое-то.

Дороги выводят к жилью. Иначе зачем они вообще нужны? Но эта дорога то прорастала густыми кустами, то щетинилась колючим еловым подростом, то ныряла под упавшее дерево. Куда ведёт? Зачем? Может, вообще замкнулась в кольцо? Солнца нет. В небе со всех сторон ровная белёсая муть.

– Ноги не идут, – тихо сказал Лель и сел прямо на землю. Бледный какой. И глаза блестят не по-хорошему. Эжен растерялся. Он знал: если Лель что-то для себя решил, уговорить его будет трудно. Да ведь и самому отдохнуть хочется.

– Привал, – объявил он бодрым голосом опытного вожака.

– Нельзя, – вздохнула Арлетта, – сядем, застынем, потом не встанем, – забирайся, Лель. – И, стиснув зубы, подсадила мелкого на закорки.

«Сейчас переломится», – испугался Эжен. Но семижильная девица встала, разогнулась и пошла. Потом они поменялись, Эжен вручил Арлетте мешок, и тощий Лель оказался непомерно тяжёлым. Потом принц попытался идти своими ногами, поковылял немного и почти сразу упал.

– Плохо дело, – сказала Арлетта, поддерживая безвольно свесившуюся голову мальчишки, – у него жар. Простыл, наверное.

– Как? – поразился Эжен. – Он же почти не промок.

– Ему хватило.

Да-а. Это вам не королевский парк.

Эжен огляделся. Не увидел ничего нового, кроме того, что мокрый снег сделался сухим, злым и мелким, а тусклый дневной свет стал темнее.

– А чего у тебя в мешке? – вдруг спросила Арлетта. Видать, с утра совсем не в себе была.

– Плащ, нож, бутылёк с этой отравой. Знаешь чего, если этим делом дрова полить, костёр сразу вспыхнет. Заночуем здесь.

– Нельзя. Замёрзнем. Устали, заснём оба, костёр не удержим. Что ж ты раньше про плащ-то молчал, бестолочь.

Бесчувственного Леля положили на плащ. Когда можно, тащили волоком по сырой хвое, через кусты и завалы – несли. Спотыкались, падали, снова вставали. Эжену уже казалось, что ползти гораздо удобней. А ещё лучше лежать в колее. Мягко, ноги почти не болят, и можно, не наклоняясь, лизать горячий и терпкий снег.

Но Арлетта умела больно пинаться. Приходилось вставать и мучиться дальше.

Шли до тех пор, пока идти стало совсем нельзя. Во-первых, быстро темнело. Во-вторых, путь заступили кусты пополам с высоким бурьяном. Ни насквозь пройти, ни кругом обойти.

– Опять болото, – простонал Эжен и сел где стоял.

– Похоже на то, – протянула Арлетта, – ночью в болото лезть нельзя. Придётся всё-таки костёр. Помрёт принц-то. С такой лихорадкой в тепло надо.

– Гав? – сказал Фиделио. – Гав-гав-гав!

– Волки, – прошептал Эжен. Впрочем, сейчас ему было всё равно. Пусть бы и волки, только бы не идти никуда.

– Погоди, – Арлетта вытянулась в струнку, стиснула руки.

– Чего?

– Не мешай, я слушаю.

Постояла и метнулась к ближайшему дереву, оказавшемуся не ёлкой, а чем-то ветвистым и развесистым. Сбросила неуклюжие поршни и шустрой белкой полезла вверх, только ветки