Шрифт:
Закладка:
***
Вслед за воинами владыки Таргелиона из ювелирной лавки неожиданно выбежал низкорослый даже для своего племени седой гном.
— Стойте, братья-эльфы! Подождите!
Нолдор обернулись на мастера, родня которого только что клятвенно заверяла, будто никогда не думала плохо о принцессе Митриэль, несмотря на то, что не в меру требовательная эльфийка едва не отправила на эшафот их всех из-за не понравившегося оттенка сапфиров на платье. В конце концов, что такого? Это ведь просто шутка была! Несчастная принцесса ведь и художницам своим угрожала руки отрубить по кусочкам и глаза выколоть спицами из причёски, если портреты выходили недостаточно похожими, и мастерицам матери желала смерти на муравейнике, когда масла для волос или тела пахли не так. Да всякое бывало, но что ж теперь? Убивать её что ли? Это ж шутки просто!
— Братья-эльфы! — гном отдышался. — Я знаю, кто виноват.
***
Посмотрев донесение, глава гильдии ювелиров, нахмурил густые брови, прищурил маленькие, глубоко посаженные глаза.
— Это клевета, — сказал он, посмотрев на таргелионского короля.
— Я знаю, — Морифинвэ, до дрожи напрягая руки, подался вперёд. — Нам нужен преступник. Этот подойдёт?
— Я не позволю трогать членов моей гильдии, — главный ювелир, словно собрался хвататься за оружие, — они доверяют мне, знают, что я на их стороне в любом внешнем споре! Мы сами наказываем своих преступников, и не выносим наши дела вовне! Я не стану рисковать доверием моих мастеров.
— Это похвально, — безумные глаза Феаноринга стали не такие страшные. — Я увеличу твою долю в доходе от перевозки торфа. Какие ещё версии и донесения?
Глава гильдии захихикал, потирая руки. Взгляд глубоко посаженных глаз стал ещё неприятнее.
— Есть у меня один на примете, — разведчик посмотрел исподлобья на гномов, — и поверьте, не стоит королю Эльдар судить Кхазад. Моё мнение: если выяснится, что и вправду житель Ногрода — убийца, нужно будет решить вопрос тихо, чтобы никто об этом не узнал. Наши народы дружат, и пусть так и остаётся. Что же до показательного наказания преступника…
***
— Что за безумие?! — старший смотритель восточного въезда на Гномий Тракт не поверил своим ушам. — Это клевета! Кто-то захотел на моё место?! Я требую расследования! Виноват тот, кто на меня донёс, а не я!
Оказавшись схваченным своими же соратниками, Нолдо, выживший под тэлерийскими стрелами в Альквалондэ, защищавший берега Митрима в Битве-под-Звёздами, верно следовавший за своим принцем, а потом и королём Морифинвэ Феанарионом, понял, что его предали самым подлым образом. Конечно, многие хотели бы занять его место, и теперь проклятый нолдоран сможет устроить сначала торг за право считаться новым смотрителем восточного въезда на тракт, а затем — потребовать делиться прибылью. Исключительная выгода!
Представляя, что с ним сделают желающие выслужиться перед королём подданные, эльфийский воин сник и больше не пытался сопротивляться, покорно позволив себя связать и усадить в повозку-клеть. Нет, не ради такого Нолдо из Тириона покидал родной Аман. Совсем не ради такого! Как же так вышло, что клявшийся воевать с Морготом перводомовец превратился в мелочного вымогателя мирианов у торговцев?
«Я знал, что однажды всё плохо закончится, — вспомнил свои мысли бывший уже смотритель. — Мы делали мерзкие вещи, и позорная смерть — логичное завершение столь грязного пути».
***
Преодолев себя и всё-таки придя снова работать в «Мастерскую Очарования», Мидлос услышала новость: убийца и заговорщик пойман. Оказалось, злодей был соратником и учителем Серндора, давно завидовал юному удачливому мужу принцессы, его богатству и внезапному счастью.
Убийца найден. Значит, остальные жители Таргелиона отныне могут спать спокойно, но почему-то Мидлос чётко осознавала, что не хочет этому радоваться.
Тема Сожаления
Индис ещё никогда не видела брата таким, поэтому в первый момент не поверила своим глазам. Среди дивных садов, цветущих на теневом склоне священной горы Таникветиль, где витали чарующе-пьянящие ароматы, порхали сияющие бабочки, пели волшебными голосами красивые ручные птахи, а в тёплом ласковом воздухе кружилась искрящаяся пыльца, король Ингвэ сидел на ажурной, будто хрустальной скамье совершенно пьяный и едва не плакал.
— Два невиданных Древа
Дивные Валар создали,
Чтоб первозданным светом
Мир они озаряли, — запел вдруг владыка песню ушедшей в Сады Вала Ирмо девы-менестреля Элеммирэ. — Ввысь возносятся гордо
Два сияющих Древа.
Кажется или правда,
Что листва потемнела?..
Посмотрев на сестру, Ингвэ отмахнулся:
— Древа! Телперион и Лаурелин — символы благодетели Валар. Но чем они были на самом деле, Индис? Что творилось в их покровительственном сиянии?
— Полагаю, лучше пойти в покои, — бывшая королева Нолдор осмотрелась. — Не стоит подданным видеть правителя таким.
— А что подданные? Сидеть мне на троне или нет, решать не им. Выпей со мной, я знаю — ты любишь вино.
Решив, что лучше согласиться, а потом уже попытаться повлиять на брата, вдова нолдорана Финвэ села на скамью и терпеливо дождалась, когда слуги принесут хмельной напиток и сладости.
— За лучшие воспоминания! — поднял тост Ингвэ и осмотрелся. — Мы ничем не рискуем, Индис, наши помыслы и так известны Валар. Я знаю, Илмариэ может появиться в любой момент, и очень хотел бы этого. Мысли и слова всё же по-разному выражают чувства. В голове обычно всё не так красиво. Там, — король тронул висок, — словно черновик поэта. Но ведь ни один поэт не хочет показывать неотредактированные наброски.
Как бы случайно Илмариэ действительно появилась из зелёно-розовой пелены благоухающих кустов.
— Если для меня найдётся вино, я буду рада послушать исправленную и доработанную поэму, — Айну, сияя звёздами глаз, волос и платья, села на что-то невидимое, и воздух под ней заискрился.
— Для тебя всегда найдётся что угодно и в достатке, прекрасная госпожа, — не очень чётко проговорил Ингвэ, прерывисто вздыхая. — А поэма моя без рифмы и ритма, скучная и унылая, построенная на одной лишь Теме Сожаления. Но ведь именно она сейчас главная, я прав? Тема Сожаления… Язык не повернётся назвать её прекрасной, только молчать нет сил, благая Илмариэ. Мне жаль дней искренней радости эльфов помощи Валар. Да, мы боялись и не верили, мы любили родную землю даже опасной и враждебной для нас,
