Столыпина была харизма рыцарственно честного человека, который абсолютно убежден в том, что он делает и без остатка отождествляет себя с государством. «Родина требует себе служения настолько жертвенно чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует работу», — премьер-министр всегда жил сам по собственной заповеди.

«Вся революция, без „привходящих ингредиентов“, стояла и стоит на одном главном корне, который, может, и мифичен, но в этот миф все веровали: что в России нет и не может быть честного правительства; что правительство есть клика подобравшихся друг к другу господ, которая обирает и разоряет общество в личных интересах», — писал Василий Розанов.

Так это, собственно говоря, обстоит и до сих пор. Не будь неверия масс в честное правительство, в правительство, верящее в Россию и желающее благо ей, а не себе и своим друзьям, и наших «революционеров» можно было бы пересчитать по ведомостям Госдепа США. То, что их больше (слава Богу — пока не намного) — целиком заслуга корыстных самодовольных жуликов в высоких креслах. Только недоверие к честности власти столетие за столетием подвешивает нашу государственность над бездной.

И вот, в пору грозных событий 1905–1907‐го годов, революция была подавлена именно явлением честного, умного, энергичного человека, который оказался чище, выше, умнее, порядочней, целеустремленней революционеров.

«Революция при нём стала одолеваться морально, и одолеваться в мнении и сознании всего общества, массы его, вне „партий“. И достигнуто было это не искусством его, а тем, что он был вполне порядочный человек. Притом — всем видно и для всякого бесспорно. Этим одним», — заключал Розанов.

«Не запугаете»

Честность П. А. Столыпина проявлялась и в чистоте его рук, и в невероятной самоотдаче работе, при которой у премьер-министра фактически не было никакой жизни, кроме служения государству, и в ореоле мученика, ещё при жизни созданном ему открытой против него революционерами охотой на уничтожение. 12 августа 1906 года на даче премьер-министра на Аптекарском острове революционерами было совершено покушение на Столыпина (теракт осуществили три террориста-смертника — И. Типунков, И. Забельшанский, Н. Иванов). Не считая террористов-самоубийц, погибло 27 человек, разорванных в клочья, среди них один младенец. Были ранены двое детей Петра Аркадьевича, причём 14‐летняя Наталья навсегда осталась инвалидом: ей перебило обе ноги. Сам Столыпин чудом не пострадал.

Трупы лиц, бывших на даче, особ разных рангов и положений, среди которых были дамы и даже один младенец, найдены большей частью обезображенными, в виде бесформенных масс, без голов, рук и ног; и долго объятые ужасом, родные отыскивали среди этих обезображенных тел близких им людей. На деревьях набережной висели клочья человеческого тела… Дочь Столыпина, когда её вытащили из-под досок и мусора, и понесли в соседний дом, говорят, спросила: «Что это — сон?» «Нет, это не сон, барышня», — ответили ей. Когда её положили на кровать и она увидела свои окровавленные ноги, она горько заплакала. — «Когда я вытащил свою дочь из под обломков, ноги её повисли, как пустые чулки», — говорил Петр Аркадьевич. Одежда министра вся была замазана известкой, на голове у него было большое чернильное пятно, так как во время взрыва подняло стол и опрокинуло чернильницу. Столыпин хладнокровно приказал позвать офицера и сказал ему: «Поставьте караул к столу; я видел здесь человека, который хотел его открыть. Тут государственные документы».

Общество было шокировано этим чудовищным и не имеющим никаких оправданий преступлением, хотя левой и либеральной печати хватило наглости использовать его для того, чтобы подталкивать премьера к отставке. «Замечательно, что тотчас после взрыва на даче П. А. Столыпина, — саркастически комментировал это патриотический публицист А. С. Суворин, — левая печать настойчиво стала говорить, что он уходит, что страдания его несчастных детей так подействовали на его нервы, что он не может более заниматься делами. И вот все эти дни сердобольная левая печать, наделенная особенно чувствительным сердцем, которое, как известно, находится тоже на левой стороне, усердно дебатирует это предложение министру: уходите, пожалуйста. Благодарите Бога, что вы остались целы, но уходите. Примите в соображение, что убить хотели вас. Вас не убили, а потому сделайте так, что вас как бы убили».

Но не на того напали. Столыпин открыто бросил с трибуны Государственной Думы вызов врагам — и социалистам, и либералам: «Эти нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у правительства, у власти, паралич воли и мысли. Bcе они сводятся к двум словам, обращенным к власти: „руки вверх“. На эти слова, господа, правительство с полным спокойствием, с сознанием своей правоты, может ответить только двумя словами: „Не запугаете“».

После трагедии на Аптекарском, Петр Аркадьевич, несмотря на то, что государь велел поселить его в Зимнем Дворце и поставить строжайшую охрану, считал себя смертником. Но относился к этому без всякого отчаяния или озлобления — как настоящий христианин и воин.

«Каждое утро, когда я просыпаюсь, и творю молитву, я смотрю на предстоящий день, как на последний в жизни, и готовлюсь выполнить все свои обязанности, уже устремляя взор в вечность. А вечером, когда я опять возвращаюсь в свою комнату, то говорю себе, что должен благодарить Бога за лишний дарованный мне в жизни день. Это единственное следствие моего постоянного сознания близости смерти, как расплата за свои убеждения. И порой я ясно чувствую, что должен наступить день, когда замысел убийцы, наконец, удастся».

Нравственное превосходство Столыпина, жившего глаза-в-глаза со смертью и с искренним бескорыстием защищавшего свои идеи и убеждения, было настолько абсолютным, что при столкновении с ним революция попросту начинала затухать, так как этому бесстрашию и убежденности ей нечего было противопоставить. Тем более что премьер не оборонялся — он наступал.

Столыпин без галстука

На террор революционеров правительство ответило репрессиями, которые теперь проводились властью, которая твёрдо знает, чего она хочет. Весь советский период в учебниках и публицистике отражались те страх и ненависть, которые революционеры испытывали тогда перед Столыпиным. Залившие страну кровью миллионов русских, большевистские пропагандисты писали о «жестокости» Столыпина. До сих пор можно то тут, то там встретить перепев фразы алкоголика кадета Ф. Родичева о «столыпинском галстуке». Эта фраза вызвала тогда на редкость единодушное осуждение депутатов. «Долго в Думе царило враждебное ко мне отношение», — жаловался неудачливый оратор; активно тиражироваться эта фраза стала лишь в советский период.

На деле военно-полевые суды были призваны остановить захлестнувшую страну вакханалию террора. К концу 1907 года жертвами террористов стали свыше четырёх тысяч государственных чиновников — от министров до обычных городовых. «738 чиновников и 645 частных лиц были убиты в 1906‐м, а 948 чиновников и 777 частных лиц ранены. В 1907‐м не менее