Однако прямое сопротивление внедрению инноваций все же встречалось. Например, городскими властями и гильдией пильщиков Амстердама до 1630 г. не поощрялось распространение лесопилок на ветряной энергии. Хотя эта гильдия никогда открыто не настаивала на запрете внедрения новшеств, городское правительство не благоволило нововведениям, которые могли бы серьезно повредить интересам пильщиков. Например, в 1607 г. оно отклонило заявку изобретателя на строительство лесопилки на ветряной энергии на барже в Амстердаме. В 1621 г. оно запретило импорт пиленой древесины, аргументируя это тем, что «простых пильщиков» Амстердама нельзя ограничивать «в средствах к существованию». Только в 1630 г. оно предоставило товариществу продавцов древесины исключительную привилегию на эксплуатацию ряда лесопильных заводов в юрисдикции города[1453]. В 1614 и 1624 гг. правительство Амстердама запретило использование угля в пивоварении и других отраслях промышленности. Что касается текстильной промышленности, то в 1623 г. Генеральные Штаты приняли – после неоднократных запросов ткачей, работавших на традиционных ножных станках, – решение о запрете ткачества определенных сортов лент на недавно изобретенном ленточном ткацком станке (lintmolen)[1454]. Прецедент случился в Амстердаме спустя несколько месяцев – домашний обыск, проведенный местным заместителем начальника полиции в сопровождении двух кружевных рабочих из Лейдена, выявил наличие неких «незаконных» лент, сделанных на многошпиндельных ткацких станках, их владельцы были оштрафованы в соответствии с правилами, установленными эдиктом Генеральных Штатов, и им было приказано воздерживаться от создания подобных лент в будущем[1455]. В 1639, 1648 и 1661 гг. приказ о запрете был переиздан, хотя и с несколькими исключениями[1456]. Ссылаясь на положения этого общего запрета, в 1644 г. начальники кружево-ленточных рабочих в Амстердаме поручили специальным агентам посетить все города Голландии (и особенно Лейден или Роттердам) и, опираясь на закон, «искоренить и уничтожить» все незаконные «фабричные инструменты», которые те смогут обнаружить[1457]. В 1687 г. по требованию производителей крупы Голландские Штаты запретили рушение очищенного ячменя в крупу на фермах, работавших на лошадиной тяге или ветровой энергии, и владение камнями для рушения крупы. Чтобы навязать свои доводы провинциальным властям, производители крупы указали на возможности уклонения от уплаты налогов на молотую кукурузу и прямо сослались на ранее введенные правила использования ленточных рам[1458]. Иногда сопротивление нововведениям сопровождалось неправовыми действиями – оскорблениями, саботажем, насилием. Первым новшеством, которому пришлось столкнуться с такой грязной оппозицией, было, вероятно, спиральное колесо Уильяма Уилера, установленное в Наардермеере в 1640-х гг. «Долой эту безумную штуку! Она все равно не работает», – так, по рассказам, кричали его враги. Центром оппозиционных сил были мельники. Согласно стороне Уилера, мельники сделали все возможное, чтобы создать его изобретению плохую репутацию, распространяя «дурные слухи»[1459].

Главным мотивом этих актов сопротивления, как легальных, так и незаконных, был страх потерять работу или доход. В прошениях, поданных ленточными ткачами или производителями крупы, явно упоминалась угроза технологической безработицы. Например, использование ветряных мельниц для рушения очищенного ячменя привело бы, по их словам, к потере сотен рабочих мест среди производителей крупы, а также грузчиков и других транспортных работников. Иногда срабатывали и другие мотивы. По словам Уилера и его партнеров, операторы ветряных мельниц в Наардермеере, выступавшие против введения спирального ковша, прежде всего опасались, что это новое устройство «обяжет их во время штиля следить за перегородкой» в мельничном лотке – то есть увеличит объем их работы[1460].

Однако не стоит переоценивать значимость таких случаев прямого сопротивления инновациям – они не были ни частыми, ни особо эффективными. Если сопротивление, возможно, и поспособствовало окончательному провалу изобретений Уильяма Уилера, оно не препятствовало или не останавливало распространения таких нововведений, как использование угля в пивоварении, ткачество лент на lintmolens или применение ветровой энергии для лесопиления или рушения круп. Когда в 1630 г. запрет на использование ветряных лесопильных заводов в Амстердаме был отменен, вне юрисдикции этого города работали уже 86 таких заводов. Запрет на использование угля в пивоварении и других отраслях промышленности в Амстердаме постепенно ослабевал с 1640-х гг. и прекратил свое существование в 1670-х гг. Эдикт, изданный Генеральным Штатами в 1623 г., дал ткачам, работавшим на ножных станках, намного меньше, чем они просили: не полный запрет, а лишь запрет на использование ленточной рамы для ткачества определенных сортов лент. Причина заключалась в том, что Штаты хотели учитывать интересы всех вовлеченных сторон. Они стремились гарантировать, чтобы каждый житель Объединенных провинций был «защищен в своем ремесле или профессии, чтобы каждый, кто готов работать, мог заработать себе на жизнь»[1461]. И запретительный приказ на использование ленточных рам для ткачества определенных сортов лент не был исполнен в других городах Голландской Республики с тем же рвением, что и в Амстердаме. Правительство Харлема с самого начала занимало гораздо более мягкую позицию. В начале 1660-х гг. оно открыто призывало к приостановке эдикта. Судьба этого запрета была окончательно решена, когда оппозиция из Харлема полностью присоединилась к Амстердаму, который к тому времени большей опасностью считал рост конкуренции из-за рубежа, а не потенциальную потерю рабочих мест 600 ленточных ткачей. После 1668 г. правовые нормы больше не препятствовали использованию ленточных рам[1462].

Неэффективность всех этих мер в основном была вызвана тем же фактором, который, по мнению Мокира, может препятствовать силе «закона Кардуэлла» – политическим плюрализмом. Хотя политический плюрализм, согласно Мокиру, не является ни достаточным, ни необходимым условием технологической креативности, «определенная степень децентрализации», вероятно, лучше, чем ничего. Политическое разнообразие, по его мнению, в целом выгоднее с точки зрения технологического прогресса, чем высокая степень унификации[1463]. Именно различие интересов городов и провинций в высоко децентрализованной Голландской Республике того времени снова и снова срывало любые попытки препятствовать заимствованию или созданию технологических новшеств. В то время это было решающим различием между Объединенными провинциями и другими странами Европы.

Однако возможности нерыночных институтов нельзя рассматривать исключительно как препятствие на пути технологического прогресса – они необязательно враждебны инновациям. Мокир отмечает, что многие технологии были и являются частью общественного сектора. Заинтересованные группы, которые обращаются за помощью к нерыночным институтам, чтобы повлиять на принятие решений относительно новых методов, необязательно враждебны «самому существованию» новшеств. Они могут использовать этот инструмент и для того, чтобы влиять на характер технологических изменений, утверждает он[1464]. Таким образом, многие новшества должны были появляться под эгидой нерыночных институтов. И если рыночные силы не играли главную роль в заимствовании новшеств, это не значит, что инноваций не было. «Меньше рынка» необязательно означает «меньше инноваций».

Даже в «первой современной экономике» решения о заимствовании новшеств принимали не только конкурирующие фирмы. В этом отношении позднее Средневековье и